Белая лебеда

На том перекрестке уже был шлагбаум, на обочине горел костер, у которого грелись солдаты. Вместе со мной к ним подошел и Ваня. На этот раз он решил все знать. Не доверял?

Пожилой ефрейтор, старший заставы, сказал, что напрямую еще никто не пробовал ездить. Да и пальба в той стороне слышалась недавно.

Ваня Кисляков мельком взглянул на меня и пошел к машине.

— Что же ты молчишь? — спросил я у шофера, забираясь в кабину. — Как поедем?

— Командуй, — буркнул Ваня. — Ты командир…

Нет, все же он верит мне. Но с нами раненые и Лиза. Может, обратно рискнем?

— Ладно, газуй направо.

Разухабистая дорога, на которой скрипел и подпрыгивал «газик», проложена тысячами солдатских ног, машинами и повозками. Мы долго бились у того станционного поселка, но немцев где-то обошли, прорвали оборону.

Неужели немцы решили остаться в мешке? Чтобы сдаться? Война-то кончается. Среди них, конечно, немало фанатиков, но и фриц пошел уже не тот, что был в Сталинграде.

Я вспомнил Сталинград и то, как целыми днями не видел неба над головой из-за дыма и пожаров, и у меня заныло бедро. Что-то в последнее время оно чаще стало болеть.

До госпиталя добрались часа за два. Он располагался в большой немецкой деревне. Сгрузили раненых, и Лиза сказала, что останется в госпитале по своим делам.

— Понятно, — криво усмехнулся Ваня, — какие-такие дела…

Обратная дорога всегда короче, а тут мы намного срезали. Промчались вниз по шоссе, проехали деревушку, в которой еще вчера были немцы, — ни одной души, свернули на хутор, где остался солдат с минами, — тихо.

Часовой издали увидел нас и радостно закричал, замахал. Быстро погрузили ящики с минами, я сказал солдату, чтобы он там в кузове смотрел в оба. Он показался мне пожилым из-за усов и бородки.

Мы опять выбрались на шоссе и помчались к станции. Промелькнули окопы, подходящие впритык к шоссе, а вот и первые дома. Впереди виднелся шпиль кирхи. Я случайно глянул в боковую улочку и обомлел. Вдоль ограды из металлической сетки бежали несколько немцев и что-то кричали, махали нам. Что за черт? Почему они не стреляют?

Метрах в ста впереди от машины из калитки вышли два офицера, увидели полуторку и попятились, закричали во двор, и оттуда выскочило с десяток немцев, но мы уже проносились мимо, и солдат в кузове открыл по ним стрельбу. Впереди появилось еще несколько фрицев, и у одного я увидел пулемет. Ваня вытащил из-под сиденья автомат и подал мне. Я опустил боковое стекло и дал короткой очередью по немцам. Один упал, а пулеметчик, стоя, застрочил нам вслед.

Никто не преследовал нас.

Наш «газик» так разошелся, что вскоре деревня осталась позади; еще несколько поворотов — и нам навстречу попались две наши машины с солдатами. Я рассказал лейтенанту, выскочившему из передней машины, про немцев на станции.

— Кажется, это последние. Офицерье с ними, потому и не сдаются.

Когда машины скрылись за сосняком, я забрался в кузов и увидел, что солдат из хозроты лежит между ящиками, сжимая приклад автомата. И совсем он не пожилой. Просто еще ни разу не брился. А на левой руке не было двух пальцев. Я даже не знал, как его зовут. Достал из нагрудного кармана его солдатскую книжку. Петр Петров.

Вот что ты наделал! И сэкономил-то часа три. Ты-то живой, а вот Петр Петров. На его груди блестела медаль «За отвагу» и был пришит золотой шеврон тяжелого ранения.

Вернувшись в артснабжение, я обо всем рассказал капитану. Он серьезно посмотрел куда-то на мое ухо и ровным голосом сказал, что мы еще удачно проскочили. На той дороге, по которой мы ехали в госпиталь, немцы напали на обоз… Есть убитые…

Я сам не свой вышел на крыльцо… Вот это да… Может, на той дороге хуже бы досталось… Могли бы и не проскочить… Всех бы…

9

Попав впервые на фронт в Сталинграде, я забывал пригибаться в мелких, по пояс, окопчиках, не считал прожужжавшие пули и, не помня себя, раза два ходил в атаку, крича вместе со всеми: «А-а-а! Мать перема-а-ать!» Но когда увидел падающих рядом, разорванных на части, когда меня взрывной волной забросило на колючую проволоку, как-то без бравады научился подавлять страх и управлять собой в бою. Может, потому и выжил…

А этот случай произошел в конце войны в Восточной Пруссии, навсегда врезался в память.

Разбудили странные звуки, похожие на бульканье воды или на всхлипы женщины. Они неслись из недр гулкого чужого дома.

В непонятной тревоге я открыл глаза и приподнялся на локтях. Из черного зева камина пыхнуло прохладой и надсадным запахом сажи. Через мелкие шибки выбитых цветных стекол витража солнечные лучи ослепительными пиками пронизывали огромное помещение. На стенах зала, до половины обшитых темным мореным дубом, висели оленьи рога, картины, изображающие охоту на вепря и пиршество на лесной поляне разодетых дам и мужчин в дорожных костюмах. И еще было два портрета. Величественный мужчина неопределенного возраста и молодая женщина с надменным лицом.

Через зал к дверям шел старший сержант Колесов.