Белая лебеда

За столиками вокруг нас нетерпеливо загалдели, послышались отдельные и громкие звуки аккордеона. Сквозь гвалт и шум постепенно стала пробиваться знакомая мелодия. Американцы с аккордеонистом подошли к нашему столу и грянули «Катюшу». Мы со старшиной встали и подтянули американцам. У Ерофеева оказался хотя и тонкий, но сильный и какой-то пронзительный голос, проникающий сквозь остальные голоса этого стихийно возникшего хора.

Потом мы спели «Синенький скромный платочек», а старшина исполнил «Землянку».

Затем старшина пошептался с музыкантом, и тот грянул казачка. Ерофеев выскочил на свободное место и зачастил ногами, стремительно понесся, раздвигая американцев, по кругу. Столы быстро сдвинули, и вот уже запрыгали и заскакали вокруг нас с Апдайком. Я подтолкнул капитана, и мы застучали каблуками. Какой-то бравый и высокий американец схватил меня за руку и прокричал: «Берлин капут! Москва, Вашингтон — виктория!»

Эта минута непередаваема… Будто силы солидарности людей как животворный поток переливались друг в друга… На какой-то миг все эти люди почувствовали себя единой семьей, победившей отвратительные, человеконенавистнические силы…

Мы попрощались с танкистами Апдайка и помчались к мосту, где уже собрались женщины. Солнце садилось за городскую ратушу за нашими спинами. Сначала все шло хорошо. Около двухсот женщин плотной колонной довольно быстро перешли мост. Мимо нас мелькали молодые девичьи лица; они что-то выкрикивали, громко смеялись сквозь слезы, махали руками. Затем Галя с несколькими женщинами прогнала стадо коров. Галя горячо поблагодарила Апдайка за его помощь, а нас со старшиной пригласила в гости. Они остановятся где-нибудь поблизости от городка.

Когда женщины скрылись, мы сели в машину и медленно поехали по мосту. Старшина что-то доверительно рассказывал Тому, при этом сильно жестикулировал и делал уморительные гримасы. И Том громко хохотал, будто понимал старшину.

Мы уже проехали середину моста, как сзади поспешно засигналили, и нас догнали на «виллисе» и крытом «форде». С «виллиса» соскочил майор Стовер и на ходу что-то резкое сказал Апдайку. Тот, видимо, пытался отговориться, но майор решительно покачал головой и показал рукой назад, на тот, американский сейчас, берег.

— Мне придется вернуться, Николас… — растерянно проговорил Апдайк.

— Что случилось, Стивен? Тебе нельзя ехать ко мне в гости? Но мы союзники, черт возьми! Ага! Понимаю… В том «форде» Джоунс притаился? Да пошли ты его подальше!..

— Меня срочно вызывает командир. Будем прощаться. Увидимся ли еще раз? А хорошо бы встретиться…

— Хорошо бы…

— Давай запишем адреса…

Мы записали адреса. Я и старшина вышли из машины и крепко пожали Стивену руку. Но почему-то не хотелось расставаться вот так по воле какой-то недоброй силы.

Мост был широкий, и машины сумели довольно быстро развернуться. Мелькнул Джоунс в крытом «форде», взмахнул на прощанье Апдайк.

А ночью поднялась страшная пальба на обоих берегах Эльбы. Одна за одной в небо взмывали ракеты. Это я увидел в окно, прыгая на одной ноге, надевая в спешке сапоги. Выскочил во двор, а там — столпотворение. У колодца стоял старшина Ерофеев и, прижав к груди канистру, наливал в котелки, кружки и бокалы мадеру. Солдаты стреляли из карабинов и автоматов, а лейтенант Бондарин пускал в небо ракеты и одновременно обнимал хозяина, держащего в руках стеклянную банку с вином. И все кричали, смеялись, плакали одновременно…

Так показалось мне в первую минуту…

— Товарищ старший лейтенант! Война окончена! В Берлине немцы подписали капитуляцию!..

12

Каменная баба… Дошла и до нее очередь. Прошлое этой великой степи стучится в нашу память, с превеликим трудом пробуждает ее.

Узнав о тайне плоского камня, столько лет пролежавшего под нашим забором, Андрей Касьянов недоверчиво усмехнулся, но на следующий день пригнал автопогрузчик. Перевернули камень и счистили с его шершавой поверхности грязь и мох. Сквозь зелень и ржавые пятна слабо проступила грубо высеченная, едва обозначенная прорубленными на поверхности канавками женская фигура, если судить по отвисшим грудям и соскам-точкам. Лицо «прописано» больше. Огромные раскосые глаза, рваные ноздри и рот-щель; длинные руки повисли вдоль крутых бедер, а ноги видны лишь до колен. И представилось, как она век за веком врастала в курган. В изумлении мы застыли перед скифской мадонной.

На глаза набежали слезы, выдуваемые упругим ветерком, и вот уже исчез камень и чудится женщина во плоти. У нее смуглая и прохладная кожа, черные бездонные глаза и дикая усмешка. Она уже не молода, но все еще красива и может рожать воинов, моих врагов… Вон как выжидательно уставилась в свое скифское небо…

Высушились слезы, и дикарка исчезла. Остался след каменного зубила древнего художника.

Мои враги? Но куда подевались все эти скифы и хазары? Лежат в курганах. Сколько их в донской степи! А славяне остались… Мы выжили даже в страшной войне, победив фашизм.

Мы установили бабу на ее кургане, неподалеку от поселка.