Белая лошадь – горе не мое

— А вам правда интересно?

Сане было правда интересно. И тогда Юля с горечью поведала ему об очередной возмутительной и оскорбительной выходке Аристотеля…

— Варвары! — заявил он им. — Бездарности!

Они молчали, не понимая, в чем дело.

— Серые, жалкие люди! — продолжал оскорблять Аристотель и при этом потрясал перед носом недоумевающего десятого «А» какой-то оранжевой общей тетрадью… — Для вас, для вас он писал! Верил, что услышите. Для тебя, Шамин!..

— Очень надо, — хмуро отозвался Шамин, который сразу понял, из-за чего весь этот сыр-бор пылает. — Про меня этот Пушкин знать не знал, и я его зубрить не желаю. «Я помню чудное мгновенье…», подумаешь?! А я не помню. Нудно же это, сознавайтесь! Кто сейчас так чувствует? Все изменилось, жизнь совсем другая — какой еще «гений чистой красоты», кому это нужно? Сейчас люди совсем другие, им смешно это! А мы наизусть должны учить да еще делать вид, что балдеем! Да в гробу я видел это чудное мгновенье в белых тапочках!

Тут одноклассники на Шамина зашикали. Отчасти из-за того, что не все придерживались столь крайних взглядов, отчасти из-за Аристотеля, который слушал все это молча, но как-то настораживающе молча…

— То, что ты во дворе поешь под гитару, полагаю, более выражает чувства современников? — багрово краснея, поинтересовался Аристотель.

Десятый «А» знал, что когда классный руководитель краснеет вот этак, признак это очень дурной и сейчас он скажет что-нибудь ужасное. Знал это и Шамин, но упрямо ответил:

— А что — нет? Не так красиво, зато правда, как в жизни.

Аристотель долго и пристально смотрел на Шамина, будто видел его в последний раз и хотел запомнить, а Шамин в ответ независимо ухмылялся.

— Смейся-смейся, — пробормотал Аристотель с сердцем. — Придет твое время — поплачешь, помяни мое слово, современник…

— Вы мне что, угрожаете? — осведомился Шамин.

— Нужен ты мне… — махнул рукой Аристотель. — Идите. Не желаю с вами разговаривать, классный час окончен…

И добавил непонятное:

— Паситесь, мирные народы…

Десятый «А» выбрался из-за парт (десятый «А» был удивлен, что на сей раз отделался так легко) и пошел «пастись», унося в душе смутное, мучительное подозрение, что все-таки что-то ужасное было сказано, а они не заметили…

Теперь-то все стало ясно: он, значит, о них вон как думал! Он, значит, думал, что наследство десятого «А» из рода в роды — ярмо с гремушками да бич… Значит, пять лет они жили вместе, любили его, верили в него, а он… Он, оказывается, считает, что потерял он только время, благие мысли и труды…

— Юля, но ведь Шамин… — хотел заступиться за Аристотеля Саня, но Юля сразу рассердилась:

— Да при чем тут Юрка? Не в нем дело совсем! Я знаю, он вам не нравится, а он хороший! А ваш Аристотель, между прочим, самый настоящий предатель!..

Шамин в это время в окружении ровесников стоял на углу. Пел:

Натопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого света отвык…

Ровесники подпевали трагическими голосами. Сане хорошо было слышно.

Саня уже спал, когда позвонила мать Исакова Бори. Трубку поднял Арсений Александрович, который еще не спал, но уже собирался.

— Алло, — сказал он, а потом сразу закричал: — Что? Когда?! Александр, проснись! Исаков пропал!..

Саня проснулся и, еще не понимая, кто пропал, куда пропал и зачем, шлепая босыми ногами, побрел к телефону. Выяснилось следующее: Исаков-младший, по всей видимости, пропал еще вчера вечером, но вчера вечером этого никто не заметил. Заметили нынче утром, когда пришли его будить. А его — нет…

— Я подумала — у вас сбор какой-нибудь утренний, вот он и ушел потихоньку. Днем из театра отец звонил в школу, выяснял, там ли он…

— Он был на занятиях, — подтвердил Саня.

— А дома не был… — сказала мама и заплакала. — Первый час уже, а его все нет и нет… Где он?..

— Успокойтесь, — попросил Саня, хотя ему и самому стало неспокойно. Вспомните, может быть, был у вас какой-нибудь конфликт?

— Не было никаких конфликтов… Встретились так хорошо… Мы ведь только вчера с гастролей вернулись… Время школьное, а Боря дома. Отец спрашивает: «Ты отчего не в школе?» А Боря сказал, что ему без родителей в школу велели не приходить, он, мол, и не ходит, нас ждет. Вечером сходили они с отцом в школу…

— Вы его наказали? — сердито спросил Саня.

— Мы его вообще никогда не наказываем! — всхлипнув, отозвалась Борина мама. — Он сам все понимает… Где его искать теперь? Я уже все больницы обзвонила…

— Одноклассникам звонили?

— Да нет его нигде…

— Я сейчас позвоню ребятам из географического кружка, — сказал Саня, — может, они что-нибудь знают. А потом сразу — вам…

— Ну?! — хмуро глянул Александр Арсеньевич на Арсения Александровича. — Вот твоя педагогика! Вот твоя Лола! Ведь все решено было, а она родителям наговорила бог знает чего! Зачем это было делать, можешь ты мне объяснить?

— Перестань сверкать на меня глазами! — возмутился Арсений Александрович. — Я впервые об этом слышу!

— Хорош директор, — сказал сын. — Не знает, что у него в школе делается!

— Вот станешь сам директором, я на тебя посмотрю! — ответил отец. Ты за неделю всю работу развалишь!