Белая луна над синей палаткой (СИ)

- Постойте, а кто же такая С? - спросил я. Вскочил и, сняв со стены картину, перевернул ее, продемонстрировав Флавинскому надпись. - Тут сказано “Если женщина думает в одиночестве, то она думает о злом. Будь ты проклята, С!”

Ни в имени, ни в фамилии Дороты Браницкой не было ни единой литеры С.

Флавинский изучил надпись, и на губах его запорхала прежняя высокомерная улыбка.

- Разумеется, если человек невежественнее карпа, подобная писулька ставит его в тупик, - изрек он. - Ноты, да будет вам известно, обозначаются латинскими буквами - D – ре; E – ми; F – фа; G – соль; A – ля; H – си. А буквой C обозначается нота до.

Вдруг он замер и прислушался.

- К вам придут, Травин, - тихо сказал он. - К вам придет само зло. Я… мне уже пора, - он вскочил и схватил свою шляпу.

Что-то в его голосе заставило меня испытать короткий приступ настоящего ужаса - впрочем, я человек, почти лишенный воображения, поэтому такие вещи долго на меня не действуют. Однако я сделал вид, что поверил Флавинскому, доверие и расположение которого было мне теперь необходимо - а посему вывел его через черный ход и велел идти к пристани, дав адрес одного моего тамошнего знакомца.

- Бойтесь Лилит, Травин, - сказал Флавинский на прощанье. - Она пробуждает наши собственные пороки.

Я закрыл за ним двери черного хода, вернулся к себе и повесил картину на место, сел к столу и начал чертить на листе бумаги, собираясь с мыслями.

Потом я пошел к книжному шкафчику и достал том Энциклопедического словаря на Л.

“Лилит, - нашел я, - (евр. «Ночная») — в Таргуме (см.) царица Смарагда, по раввинистской традиции первая жена Адама и мать исполинов и бесчисленных злых духов; позже ночное привидение, преследующее детей”.

Преследующее детей, повторил я про себя, закрыл словарь и поставил его на место.

Вопросов по-прежнему оставалось много - почему Меченому не мстят за убийство Чжана, как и когда Браницкая познакомилсь с Меченым и действительно ли она связана с похищением мальчика Босвелла. Кого везли люди Чжана и что за мертвый ребенок был похоронен на берегу Сунгари. Я надеялся прояснить это последующими расспросами как хунхузов, которые пока все до одного обходили молчанием убийство Чжана, так и Флавинского. Среди мелких деталей, которые мог вспомнить художник, я надеялся отыскать то, что выведет меня на нужную тропинку.

Я просидел до того, как мои “братья по оружию” отзвонили шесть. В это самое время я услышал звук подъехавшего и остановившегося у дома авто, в окне мелькнули огни электрических фар. И едва ли не через пару минут после этого в мою дверь позвонили.

Будь я бульварным писателем, я бы уж постарался осветить дальнейшее как-то покрасивее - придумал бы сверкнувшую молнию или что-то подобное. Но я всего лишь сыщик, посему мне куда проще просто описать то, что я видел.

Звонившей оказалась молодая женщина, которую я не вполне разглядел сперва - фонарь у входа светит отвратительно, особенно зимой, а она куталась в шубку - котиковую, машинально отметил я, дамочка при деньгах, - голову ее украшала шляпка, низко надвинутая на лоб. Шубка была запахнута, но не застегнута, шляпа не была теплой и женщина не выглядела озябшей. Машина, должно, привезла именно ее.

Тихим глуховатым голосом женщина по-русски осведомилась, можно ли видеть господина Травина. Получив ответ, что господин Травин перед нею, она сказала, что хотела бы обратиться ко мне за моими профессиональными советами.

Пригласив посетительницу пройти, я был приятно удивлен ее манерами - как-то ей удавалось двигаться в моей тесной прихожей так ловко, что та даже не казалась тесной. Из ботиков показались изящные, но не слишком броские туфельки, сами ботики аккуратнейшим образом встали под вешалкой, дама с милой, чуть смущенной улыбкой поблагодарила меня за помощь с ее шубкой.

Лицом она, как я смог увидеть, была светла и чиста, и из-под темной шляпки выбивались золотистые волосы. Черты лица, мягкие и правильные, с высокими, но не острыми скулами, были тем не менее очень определенными, четко очерченные чувственные губы плотно сжаты, а большие светлые глаза смотрели прямо и внимательно. И все же что-то упорно мешало мне сразу признать в ней русскую.

Одета она была в черное закрытое платье с рукавами, плотного шелка с шерстью, которое украшала лишь длинная нить крупного жемчуга и браслет с таким же жемчугом.

- Я хочу просить вашей помощи… - услышал я, когда посетительница уже опустилась на предложенный ей стул в моем кабинете. Держалась она несколько скованно, напоминая голубя, ступающего по мокрому песку. На беду, в этот миг позвала маменька, которой требовалось принести ее вязание - я-то знаю, что она просто страх как любопытна касательно всех особ женского пола, которые посещают меня, - и я, извинившись, почти выскочил из кабинета.

Отбившись от маменьки, я тотчас вернулся в кабинет - и нашел там разительную перемену. Посетительница моя сидела теперь прямо и держалась уверенно, шляпка ее лежала на подлокотнике, а пальцы были переплетены между собой. Словно это я у нее, а не она у меня была в гостях.