Белая луна над синей палаткой (СИ)

…А сыщик продолжает спрашивать. Его вопросы - точные, правильные и какие-то плоские. Если бы он в самом деле должен был помочь ей, вряд ли этим он бы ей помог. Но на вопросы нужно отвечать. И так хорошо он ее посадил - прямо перед глазами синяя монгольская палатка и желтая степь, и двурогая гора. Желтая степь и двурогая гора, которых она никогда не видела. Смотря на них, можно говорить и о Босвелле, имя которого уже почти ничего не вызывает в ее душе, и об Анджее Гижицком, и об его брате. Вполне натурально можно изумиться тому, что сыщику об этом известно. Вполне натурально можно побыть глупой женщиной, которую из клиентки легко сделать допрашиваемой.

- А как вы относитесь к Паку Чханъи?

Она чуть улыбается, отводит взгляд, затягивается так вовремя раскуренной папироской.

- Я его ненавижу.

Говорит это и снова ощущает на себе жесткие руки и губы, тяжесть горячего мускулистого тела в долгих, непривычно внимательных ласках. Она готовилась отсмотреть в потолок все те короткие минуты, в которые мужчина утоляет свою похоть, после чего откидывается и засыпает. Она успела к этому приучиться. Господин Севастьянов, верно, считает, что мужчин у нее было много больше, но и без мнения господина Севастьянова их количество превышает допустимое для так называемой приличной женщины.

“Не смей мне врать”, - злобное шипение, безуминка в темных глазах испугали ее. Его не удовлетворяло просто покорное женское тело, предоставляемое как вещь в то время, как душа, холодная и недоступная, наблюдает за всем с высокого высока. И он, черт побери, сумел как-то вернуть ее душу, заставить жить и быть с ним…

Я переспала с манчжурским бандитом, с грязным хунхузом, говорила она себе, уставясь бессонными глазами в темный низкий потолок и слушая тихое покойное дыхание спящего рядом человека. Я переспала с грязным хунхузом и дальше падать некуда. Но мысль эта казалась насквозь фальшивой в своем самоуничижении - никакой грязи и горечи она не ощущала.

А может, она просто все время помнила, как в почти детском удивлении, откровенно неверящем и в то же время верящим в чудо всем собой, расширились эти темные безумные глаза на бледном, почти синем от холода лице, когда она вместе с Хва пилила ножом веревки, притягивающие его руки к деревянной китайской пародии на символ христианства.

- Что ж, вернемся к поезду, - сыщик изображает на лице приятную улыбку. - Так вы утверждаете, что Толстый Чжан был нанят господином Босвеллом, чтобы убить вас?

- Именно так, господин Травин.

- И вы знали об этом?

- Догадывалась. Но я… мне было решительно все равно.

Сыщик, верно, собирался спросить что-то еще, но, к счастью, его вызвали в прихожую, а когда он вернулся, она уже выходила из комнаты ему навстречу под звон старинных каминных часов.

- Мне пора, - не подавая руку, просто и ровно. - Я приду завтра или послезавтра, в это же время. И надеюсь, господин Травин, вы также сможете мне что-нибудь рассказать.

***

- Холодно?

Развалившийся на заднем сидении авто Чханъи распахивает полу своего широкого модного пальто и закутывает ее вместе с ее шубкой. Привычно, без тени нежности - и оттого на ее глаза наворачиваются непрошенные слезы. И она рыдает, рыдает, рассказывая, мешая в рассказе и дядю, и чехов, и Севастьянова.

И осушает глаза так же резко, как и срывается в слезы.

- Я все запомнила, дай блокнот и карандаш. В следующий раз еще раз проверю.

Он молча выполняет ее просьбу. Чертя карандашом по бумаге, она не слышит, как Чханъи тихо переговаривается с сидящим впереди Хва, да и что бы она поняла в их манчжурском? Даже фамилия “Севастьянов” на этом языке совершенно неузнаваема.

========== 6. Врач и пациент ==========

Вечером пришлось срочно поехать в Фудзядянь - мне донесли, что заложник, племянник Фу-Каня, торговавшего на Китайской английским драпом, шевиотом и габардином, сегодня должен ночевать в одной из лавчонок этого стихийного китайского поселения, сбывавшего все и всем - от фальшивых пятирублевиков, чеканенных из краденого золота, до поддельных запчастей к американским авто.

По дороге и в самом Фудзядяне меня не покидало ощущение, что за мной следят внимательно и пристрастно. Удивления это вызвать не могло - такой человек как Пак Чханъи не оставил бы без внимания того, кто ведет дела с его женщиной. Кто для него госпожа Браницкая, я не давал себе труда задумываться, да и не с руки было - особенно когда паче чаяний искомый мной заложник, за которого запросили сперва было пятьдесят тысяч, обнаружился там, где и указывали. И сейчас запросили за него у родственников всего половину от прежнего выкупа. Плосколицый малый, охранявший фу-каневского племянника, был хмур, но для бандита на удивление вежлив и корректен со мною - принял деньги, придирчиво осмотрел пачки банковских билетов, отдал заложника, на котором кроме пары ссадин и порванной одежды не заметно было никаких телесных ущербов.