Белая муха, убийца мужчин

Вдоволь набродившись по Замку и насытившись интеллектуальной беседой, они присели во дворе, Босая достала приготовленные с утра бутерброды, а однокурсник мужа — бутылку местной самогонки. Мужчины выпили по три чарки, Босая также сделала один глоток — самогон обжёг внутренности, перехватило дыхание, а сам Замок после этого глотка вроде бы изменил свой облик. Вроде бы подмигнул Босой: думаешь, здесь давно уже никто не живёт? Думаешь, здесь царит мерзость запустения, здесь, между истлевших стен и куч щебня? Нет, панночка, здесь есть жизнь. И она наблюдает за тобой через щели. Наблюдает стыдливо, но внимательно. Гораздо более внимательно, чем ты думаешь.

Выпив, мужчины тихо затянули песню. Они пели хорошо, у обоих были неплохие, сильные голоса, натренированные в университетском хоре и на кухонных посиделках, на рыцарских турнирах и в летних походах по нашей потерянной Атлантиде, у костров, под чистый, как слеза, самогон. Это была красивая песня: «Ой гарэла Ганна…» — тянули мужчины, и Босой хотелось подпевать, но она смущалась, сама не знала, почему. Наверное, надо было ещё выпить, но самогона она боялась. Самогон была мужским напитком, от которого Босой могло стать плохо, а она очень хотела быть хорошей женой и надёжным товарищем своему молодому мужу.

Мужчины посидели, однокурсник выкурил вонючую, как горелая шина, дешёвую папиросу, он признавал только такие, которые курят простые мужики. Они повели Босую дальше и всё рассказывали, рассказывали о князях Якутских, о Казимире Якутском, который был отважным патриотом, не чурался простого народа и к тому же прославился как поэт — это он написал красивую песню про Ганну, а потом этот факт как-то забылся, как и сами подвиги погибшего на войне с москалями Якутского.

Мужчины так увлеклись своей беседой, что забыли о Босой, а она, решив догнать их чуть позже, скрылась в тёмном углу, где не было ни одной живой души, присела, справила малую нужду, слушая их голоса, которые неторопливо удалялись… Потом вышла и загляделась на заросшую мхом стену, остановилась, задумалась о том, как бы она жила здесь, если бы родилась триста лет назад, и кем была бы, и что должна была делать… и сама не заметила, как тихо запела под нос — о том, как привязали Ганну к высокому дереву… «Красивая песня, — словно соглашаясь, сказала какая-то старая нищенка, что вдруг явилась перед Босой. — Хорошо твои хлопцы поют…»

Босая увидела сморщенное, похожее на кусок замковой стены лицо с неожиданно нежными, умными глазами. И почувствовала её запах — какой-то звериный.

«Никто этой песни уже не знает, — сказала нищенка, обрадованная, что Босая не собирается её прогонять. — А я знаю…»

Босая кивнула. Надо было идти к мужчинам, но почему-то не хотелось. Хотелось слушать эту старуху. Хотелось услышать от неё что-то важное.

«А ещё я знаю, что так оно и было всё, — улыбнулась нищенка во весь щербатый рот. — Так и было. Этот пан её просил, Ганульку ту, просил, а она не дала. Тогда пан и разозлился. Мужики, они очень злые бывают. Сама знаешь. Знаешь же?»

Босая пожала плечами.

«Пан её просил, а она не дала, — продолжала старуха, светя глазами. — И пан тот, который в замке жил, его этот замок был, ага, а она простая девка была, может, и с той самой деревни, что я… Так я и говорю: как это пану не дать? Как так можно?

А она не дала. Три дня ему не давала, никто ноги разжать не мог. Как парализовало её. Так он разозлился, сказал, чтобы её к дереву привязали, и сжёг живую. А потом ту песню написал. Долго плакал.

Хотя мужик был крепкий, сильный. Жаль ему девку было. А с другой стороны…»

Босая слушала и не понимала, что с ней происходит. Будто её саму привязали за ноги, за руки к этому месту — и не отпускали, держали намеренно, чтобы она слушала шамканье старой бабы, которая пришла на руины замка, чтобы стрясти у городских пару тысяч. Она не хотела отсюда уходить, не могла, не верила — и всё равно знала, что старуха нищенка говорит правду.

«Я и говорю: нельзя мужику не давать, — закивала старая. — Особенно если пану. Такая наша бабская доля. И для здоровья женского полезно мужику давать. Вот так. Так ты запомни, что я сказала, иначе ничего с тобой хорошего не произойдёт.

Запомнила? Ну и хорошо, ну и хорошо. Иди к мужу, он тебя уже давно зовёт, разозлиться может. Иди…» И Босая побежала к мужчинам. Муж и правда был немного раздражён и сделал ей выговор за то, что она разговаривает с нищими: чего доброго, украдут кошелёк, а потом ищи их здесь…