Белая невеста, черная вдова

— Как хорошо, что вы позвонили, — с облегчением выдохнула Татьяна. — Инна Ильинична решила выписываться, а отпускать ее одну я боюсь. Настоящего инфаркта не было, но все-таки… И ключи от ее квартиры у вас. Вы сможете отвезти ее домой?

— Смогу, — кивнул Дробышев и, помолчав, спросил: — Вы сказали?..

— Нет.

— А кто? — зачем-то спросил он.

— Не знаю. Я зашла к ней часа два назад, она уже знала. Кто-нибудь из родственников, наверное, звонил.

— Я приеду, как только смогу, — пообещал Дробышев.

Вероятность, что гости решат опять вернуться к обсуждению технических проблем и захотят вновь посмотреть работающее оборудование, была равна нулю, но Дробышев строго-настрого велел своим ребятам не расходиться, пока иностранцы не уедут. Ребята были надежные. От бездельников Дробышев избавлялся немедленно и своим помощникам доверял.

До больницы он доехал быстро, пробка у поворота сегодня не была катастрофической. Думал он при этом почему-то о том, что они с Татьяной обеспечили друг другу надежное алиби. Когда он вчера вошел в подъезд, машины Егора еще не было, а потом они с соседкой все время находились на глазах друг у друга. Конечно, едва ли кому-то придет в голову его подозревать, но все-таки…

У Влады тоже есть алиби. Он слышал, как она разговаривала с ментами, и понял, что в восемь она была уже у ресторана. По пустой Москве от места убийства до ресторана доехать можно запросто, а вечером по пробкам — сомнительно. То есть не сомнительно, а просто невозможно. Даже у их проклятого поворота в сторону центра обязательно нужно простоять не меньше десяти минут. И это еще если повезет.

На территорию больницы его пропустили не сразу. Пришлось снова звонить Татьяне. Наконец охранник поднял шлагбаум, и Дробышев сумел подъехать к кардиологическому корпусу.

Инна Ильинична, бледная, сосредоточенная, ждала его в больничном коридоре, держа на коленях целлофановую сумку с какими-то пожитками. То ли женщина постарела за прошедшие несколько дней, то ли и раньше была такой старой, только он этого не замечал.

Она не плакала. Слабо ему улыбнулась, дошла до машины, держа его под руку.

Что в таких случаях говорят, Дробышев не знал и поэтому молчал всю дорогу.

— Степа, помоги мне включить ноутбук, — попросила Инна, когда он вручил ей ключи от квартиры.

Небольшой ноутбук лежал на книжной полке.

— Зарядка к нему есть? — уточнил Дробышев. Ноутбук был покрыт тонким слоем пыли, его явно давно не включали.

Женщина достала откуда-то снизу зарядное устройство, протянула ему.

Компьютер включился и заработал сразу.

— Что-нибудь еще нужно? — поинтересовался он. — Может, в магазин сходить?

— Спасибо, Степа, не надо, — отказалась Инна Ильинична. — У меня все есть.

Он видел, ей не терпелось сесть за ноутбук. Дробышев слегка удивился, но это было не его дело.

Он попрощался и отправился к себе.

Соседка не рыдала, но Дробышеву было безумно ее жаль.

Он не интересовался и не знал, как она живет в последние годы. Раньше Инна любила гостей. У нее собирались занятные компании. Родителей соседка тоже обычно приглашала, и его приглашала, но он ходил в гости редко. У него была своя жизнь.

В последний раз, когда Дробышев был у Инны на таких посиделках, там присутствовали Максим Ильич и историк, имени которого он сейчас не помнил. Дядька был интересный, в последнее время вел какую-то историческую рубрику на одном из телеканалов. Дробышев телевизора не смотрел, мама рассказывала.

Теперешний телеведущий был убежденным монархистом. В тот раз он с искренним переживанием долго рассказывал о святом Николае II. Впрочем, возможно, последний монарх тогда еще не был объявлен святым, Дробышев точно не помнил.

Историк очень переживал за Николая Второго и за провал белого сопротивления и страшно возмущался, что из московских названий до сих пор не убрали фамилии детоубийц.

— Ужасная смерть, чудовищная, — робко возразила мама, не выдержав. — Но все-таки Николай — первый, с кого нужно спросить за то, что случилось с Россией.

— Страна скатывалась в кровавую мясорубку, а он удачно стрелял ворон, — напомнил папа.

О том, что у самодержца было такое пристрастие — стрелять ворон, историк не знать не мог, это даже Степан знал.

Дядька был возмущен и с печалью смотрел на родителей, даже возражать не стал, только морщился.

Дома мама долго не могла успокоиться и все вспоминала, что в Гражданскую войну детей шашками рубили, но их почему-то святыми не объявляют.

Впрочем, потом историк родителей простил, и сейчас они даже иногда перезванивались.

Дробышев вскипятил воду, бросил в нее пельмени, когда приготовились, сжевал без аппетита. Ехать к Владе совершенно не хотелось. Он даже подумал, не выключить ли снова телефон, но все-таки решил трусливого поступка не совершать.

Она позвонила сама минут через пятнадцать.

— Извини, — нашел он отличный способ отказаться от встречи. — Инна Ильинична выписалась из больницы, ей может что-то понадобиться. Мне бы не хотелось уходить из дома.

Потом он со спокойной совестью нашел старый томик фантастики и улегся на диван.