Белая нить

— Где ты был? — И колесики разума завертелись, переваривая слышимое. — Зачем шею перемотал?

Расти у Фрезии вместо волос ядовитые змеи, спина Олеандра уже послужила бы им мишенью.

— Не за тем, о чём ты подумала.

Он зачерпнул водицы. И холодные струйки, коснувшись лица, расползлись по коже, смывая усталость. Он выдохнул и обернулся. Моргнул раз, второй. И наконец рассмотрел суженую.

Она стояла у низкого, оцепленного подушками, столика и глядела на Олеандра тяжело, исподлобья. Её рыжие волосы горели огнём. Заплетённые в два колоска, толстые косицы пристроились на оголённых плечах. Расширившиеся зрачки поглотили сирень глаз, украшающих маленькое личико-сердце.

Невольно Олеандр сравнил Фрезию и Эсфирь. Сравнил чувства, которые вызывали у него две такие разные девушки. Красотой первая с лихвой затмевала вторую, похожую на воплощение ночного кошмара.

Но Фрез не будоражила воображение. Олеандр знал её от и до, мог фразы за неё заканчивать и предсказывать поведение. Эсфирь же он совсем не знал, но она порождала море вопросов. Окутанная туманом загадочности, так и просила её разгадать — будто вызов бросала.

— Молчишь? — голос Фрезии сочился отравой. Щеки раскраснелись, будто ветром обожжённые. — Ты возвратился под утро, и я…

— Рассудила, что я с кем-то греху предавался? — докончил Олеандр. — Мне ведь больше заняться нечем.

Мгновение они хранили молчание, разделенные пропастью значительного непонимания.

— Не хочешь по-хорошему, значит? — Фрез наморщила нос, словно под боком свалили гниль.

— Я не забавлялся с дриадами.

— Лилия и Сумах тоже вернулись по утро…

— И?..

— …и ежели ты не сознаешься, — выкрикнула Фрезия едко, не слишком заботясь о тяжести брошенных слов, — все узнают, кем была твоя мать. Распутной девкой! Блудницей! Шлюхой, которая…

Она перешла черту. Покусилась на святое, и Олеандр не выдержал. Вытолкал её за дверь и задвинул щеколду.

***

Возможно, есть в мире существа, несовместимые друг с другом от рождения. Казалось бы, Олеандр и Фрезия во многом схожи. Излишне порывистые, но уязвимые. Излишне напористые, а на деле неуверенные в себе и своих силах. Казалось бы, они чуть ли не слиться должны в единое целое.

Да вот беда — глядят в разные стороны.

Отец же всегда твердил Олеандру, что схожесть нравов вторична. Сравнивал жизнь и быт с Фрез с ураганом. Внушал, что брак с ней — непоправимая ошибка, жертва разумом в угоду чувствам.

Но!.. Что тут скажешь, Олеандру тогда и шестнадцати не стукнуло. Правильно говорят, красота женщины — стальной капкан. Ступишь — и он сомкнется, издерёшься в кровь, пока высвободишься.

Фрез выросла. Похорошела и распустила лепестки, превратившись в прелестный цветок. Мужчины жаждали обладать ею, женщины — походить на неё.

Некогда её очарование и Олеандра не обошло стороной. Окутало. Застлало взор. И привело к Каладиуму, её отцу, с просьбой о скреплении помолвки. Тогда Олеандр и помыслить страшился, что кто-то опередит его, и желанная дриада окажется в чужом саду.

Почему он не послушал отца? Почему не внял предостережениям? Как Олеандру находиться с ней рядом, ежели он боится каждого её слова? В прошлом он доверился ей, поделился болью, рассказал о матери.

А ныне Фрез просто взяла и снизошла до подлого приёма. Использовала полученные сведения против будущего супруга.

Чудилось, век Олеандр стоял, не шевелясь.

Потом была пробежка на веранду к многоэтажной полке с бутылками. Потом он топил в вине горе. Только бы забыться! Только бы не думать об ошибке, которую он совершил, скрепив помолвку.

Миг, когда лоб встретился со столом, он прозевал. Тьма без сновидений поглотила сознание и развеялась лишь поутру.

Прокравшаяся сквозь приоткрытые ставни пыльца оседала искрящимися крупинками. Луч солнца обжёг лицо. И Олеандр зажмурился, прогоняя сонливость. Отлип от стола.

Трапезная расплывалась перед глазами кляксами — все равно что картина, нарисованная детенышем.

Пару раз Олеандр проваливался в небытие. Думал, опять увязнет во сне. Но когда до хижины долетели обрывки беседы за окном, глаза распахнулись самовольно. Завитки ушей развернулись, обостряя слух.

— Слушай, малец, — шипел кто-то отдаленно знакомый. Рубин? — Отвял бы ты уже, ну! Такой ты напористый, жуть берёт!

— В который раз спрашиваю, — прокричал Юкка. — Кто вы? Вломились в поселение и…

— Стало быть, у вас тут перед всеми врата распахивают? — отозвался все тот же шепелявый голос. — Головой подумай! Хранители меня пропустили. Остальное тебя не касается, усёк?

— Я отвечаю за безопасность!

— Не смеши! Тебе в куличики играть полагается. О клинок, небось, спотыкаешься.

Точно Рубин!

Дело пахло жареным. Поэтому Олеандр, спотыкаясь, ринулся к ближайшему окну и вцепился в подоконник.

— Все в порядке, Юкка! — прокричал он в приоткрытые створки, силясь придать голосу твердость. Вышло из рук вон плохо — язык одеревенел и едва шевелился. — Я впущу его!

— Ой! — пискнул Юкка. — Благого утра, наследник. Тогда… Тогда ладно. Прошу прощения.

— Смекнул, наконец? — с издевкой прошипел Рубин. — Он меня впустит, так что исчезни!