Белая нить

— Следи за языком, Рубин, — прорычал Олеандр. — Ты с хранителем разговариваешь!

— Открывай, сын Антуриума! — воскликнул тот. — Некрасиво старых друзей на пороге держать!

— Мы с вами еще потолкуем. — Тон Юкка понизил, но угроза распознавалась явственно.

— Топай-топай, — Рубин отмахивался от него, как от жужжащего над ухом насекомого.

Стоило задвижке отъехать, Рубин скользнул в хижину вместе с пыльцой и ветром. Расстегнул брошь на вороте. И провонявший пылью плащ упал за его спиной, кончик раздвоенного языка выглянул изо рта.

Олеандр поперхнулся зевком. Ежели ему не изменяла память, что вряд ли, не виделись они с Рубином года полтора, а казалось, лет шесть-семь. Ничего уже не осталось от того нескладного юноши, который вечно горбатился и шаркал. За время кочевания он возмужал и окреп. На костях его наросли мышцы, а свободные рубахи и шаровары сменились на варварское одеяние: безрукавку, перчатки без пальцев и драные на коленках портки, пошитые из лоскутов чёрной кожи.

Не дракайн возвышался над порогом — феникс. Только темно-рдяных крыльев Рубину и не доставало.

Крыльев?.. Воспоминания об Эсфирь мелькнули в сознании Олеандра. Нужно её проведать! Он оставил в памяти пометку и взмахнул ладонью. Приятель ответил тем же, раскрывая пальцы веером и переводя взор на стол.

— Винцо хлещешь? — Губы Рубина искривила улыбка. — Не похоже на тебя. Допёк кто?

— Фрезия, — Олеандр тяжело вздохнул и взобрался на подоконник, подминая под себя ноги.

— М-м-м, — протянул приятель. — Ведаешь, на любой свадьбе есть ребятня, которая сидит в тени и набирается. Чую, на твоей свадьбе одним из таких смельчаков буду я. О!.. Еще отец твой!

— Очень остроумно, — Олеандр прицокнул языком и уставился в окно, ничего толком не видя.

Мир будто в хороводе кружился. Очертания улочек и деревьев дрожали и смазывались.

— Ку-ку! — Щелчок пальцев вызволил его из пьяно-сонной ямы. — Присесть-то дозволишь?

— А?.. Да-да, садись.

Рубин, чаще нарекаемый среди дриад Змеем, в предвкушении растер ладони. Сумка соскочила с его руки. Он водрузил её на стол и принялся в ней рыться, красуясь рыжиной чешуи на предплечьях.

— Зачем ты вообще на ней женишься? — поинтересовался Рубин. — Не твоё же, ну! Хоть одну причину озвучь.

— Она не невинна.

— Вы?..

— Ага, — Олеандр сглотнул, чувствуя, как разум снова окутывает дрёма. — Всего разок. Но этого было достаточно, чтобы выжечь на ней клеймо неприкосновенности. Кто, ежели не я? Юноши, воспитанные Сталью, даже не посмотрят в её сторону. Да и прочие тоже! Тут не столько её испорченность погоду сделает, сколько понимание, что от неё отказался наследник клана. Почему? Из-за чего? Что с ней не так? Только представь! Сразу ведь вопросы у дриад возникнут. Не говоря уже о том, что я не горю желанием ссориться с её отцом.

Хотя в голове Олеандра вертелось тихое подозрение, что до ссор и разбирательств дело не дойдёт. Вряд ли Каладиум его прикончит. Но изувечит точно — исподтишка, чужими руками.

— Я потолковать с тобой хотел кое о ком. — Рубин увел разговор в спокойное русло и сгладил напряжение. — Но позже. А ныне…

Он отступил в сторонку и церемониально отвел руку — таким жестом гостей обычно в дом зазывают.

— Принимай дары, — возвестил он, осклабившись, и среди белых зубов сверкнули удлинённые клыки.

— Какие еще дары? — Взгляд Олеандра упал на стол, и он чуть слюной не подавился от потрясения.

Пузатые склянки призывно поблескивали, выстроившись в ряд. За прозрачными стенками искрились мутноватые соки — выжимки из итанга, цветов, которые дракайны берегли как зеницу ока.

Что одним погибель сулит, то у иных благом слывет. Не существовало в мире растительной отравы, способной умертвить дриада. Напротив — такого рода яды отрывали захворавших от коек. Вот самый чудотворный из них — итанга — и очутился в Барклей. И наблюдая, как пляшут у дна сосудов отличительные косточки-звезды, Олеандр не посмел усомниться в его подлинности.

— Как ты?.. — бессвязно молвил он, уставившись на флакончики. — Откуда?.. Когда?..

— Недавно, — вяло ответил Рубин. — Наведался к дракайнам, чтоб им языками подавиться!

— Ты украл итанга?!

— Грубовато. Позаимствовал?

Твою ж!.. Олеандру почудилось, словно его сперва на небеса подняли, а потом с силой швырнули наземь.

— Я не возьму их, — буркнул он, покуда сердце рвалось из груди. — Не хочу потакать воровству.

Рубин смолчал. Только кисло ухмыльнулся.

Понятное дело. Чего ему горевать и терзаться чувством вины? В кои-то веки он извернулся и подгадил соплеменникам по матери.

Чары двух Творцов его кровь не оскверняли. Отнюдь. Дорогу жизни перед ним расстелили феникс и дракайна, подданные Умбры. Дрянная там вышла история. Как наверняка было — никто не поведает. Но существа горазды домысливать. Неуёмные языки разнесли слух, что предки Рубина предались греху по глупости. Разделили ложе и разбежались. Женщина понесла и избавилась от нежеланного дитя. Не прикончила. Подкинула на Ифлога[1], уповая то ли на скорую гибель сына, то ли на совесть его горе-отца.