Белая нить

Одно она знала: Антуриум вел себя странно, даже очень странно. С того мгновения, как он прискакал в поселение, Эсфирь не покидала мысль, что он о чем-то умалчивает. Будто наперед обо всем ведает — и отыгрывает свою лучшую партию в живые шахматы.

Почему он желал, чтобы она сберегла силы? Почему Олеандр повелел ей спрятаться? Она должна ударить, когда прикажут? Она чем-то превосходит других бойцов?

Глупости! Хотя… Она поймала золотой взгляд Антуриума и тронула браслет с лоскутом кожи.

— Я знаю, кто вы, — одними губами произнес он и прижал ладонь к сердцу, едва заметно поклонился. — Помогите… Прошу…

Знает!.. Антуриум знает, что она вырожденка! Он знает куда больше, нежели говорит!

Ежели она сбросит украшения… Ежели воззовет к запертым силам…

Рёв конха прокатился по лесу, оповещая об угрозе. Линейка бойцов дрогнула, готовая отразить атаку пикирующих летунов. Но раньше, чем до этого дошло, Эсфирь выбежала на луг. Обогнула пару зелёных «статуй». Сорвала браслеты и хлопнула крыльями.

Она одна осталась на доске? Ее приберегли для последнего хода, чтобы свергнуть королеву?

Да будет так!

— Вихрец! — донесся в спину крик вперемешку с шумом ветра, шелестевшего в ушах.

Не только выродки ныне плясали в воздухе. В затылки им, приближаясь в полете, дышало существо, похожее на огромную ящерицу. Голубое сияние играло на его белоснежной чешуе, облизывало вытянутую морду, оплетало шипастый хвост и перепончатые крылья.

Из тьмы клыкастой пасти вырвалось сперва морозное облако, а затем рык, напоминавший треск древесной балки. Вихрец ушел вбок, словно белая лента. Эсфирь, наконец, рассмотрела восседающую на нём наездницу — пышногрудую, тоже окаймленную голубым светом.

Глаза Азалии переливались золотом, горели, как две монеты.

Вот она — виновница всех бед. Только она заслуживает смерти!

Чары растеклись по венам Эсфирь. Боль и злоба. Обиды и сожаления. Чувства вспыхнули в глазах пламенем, подернули мир чёрной пеленой. Эсфирь дымилась. Сизые сгустки стекали с тела, обращались туманными черепами. Двенадцать теней — теней эребов! — теперь сопровождали её.

Она сверкала — сверкала, как солнце, сорванное с небесных цепей. А с пальцев её соскальзывала тьма. В нарастающем гуле умирали звуки. В угольном тумане терялись контуры и краски.

Перо-лезвие укусило Эсфирь за плечо. Второе отсекло прядь волос.

Плевать! Ныне она не видела ничего, кроме паскудных золотых глаз. Ни жалости, ни сострадания. Она не питала к Азалии никаких чувств, помимо жажды смотреть, как ее кости глодает белый огонь. Как сперва краснеет, а затем пузырится, сочится гноем, лопается медовая кожа. Как она чернеет, лоскутами слезает с тела — и вот жертва уже охвачена жарким светом и неспешно в нем растворяется, захлебываясь криком.

Столь отрадная картина достойна воплощения!

Это ведь так весело! Так забавно!

***

Призывы к отступлению сотрясали воздух, били по ушам, заставляя вздрагивать. Олеандр слышал крики соплеменников. Чувствовал, как его подталкивают к деревьям, заводят в чащу леса. Он отступал. Спотыкался о коряги, но отступал, тщась осмыслить видимое.

Ещё до того, как Эсфирь выбежала на луг и поднялась в воздух, Олеандр увидел, как глаза её перекрыла тьма, а на лице, извиваясь, расчертились и вспухли чёрные вены. Теперь же она летела навстречу вихрецу и врагам.

Летела — и от её безумной улыбки мороз проходил по коже.

Выродок! Она выродок! Но как?..

Привычная картина разбилась, разлетелся на осколки. Но ненависть и отвращение не отравили разум. Чувства Олеандра остались прежними. Разве что удушающий страх сковал горло. Разве что изумление вперемешку с непониманием пустили по телу мурашки.

Двукровная, чистая — неважно! Об одном Олеандр молился: чтобы сражение не отняло у Эсфирь жизнь.

Он не сводил глаз с солнца, которым она обернулась. Кокон слепящего света окутывал её, разрастался всё пуще и пуще. Сотканные из мрака, вокруг неё кружили неведомые существа, похожие на плотные тени. Не присмотришься — не поймешь, что слеплены они из чар. Рогатые, с перепончатыми крыльями, с копытами и хвостами, увенчанными грузными лезвиями, они мухами вились рядом с Эсфирь. Прикрывали её с боков, испуская мрак.

Нараставшее гудение терзало слух, пожирало песнь битвы. Враги приближались к кокону и теням. Но сразу же отлетали, спугнутые либо светом, либо тьмой, и опаленные тела сыпались на верхушки деревьев.

Некоторые падали в заросли. Другие повисали на ветвях, безвольно раскинув дымящиеся конечности.

Эсфирь преследовала вихреца.

— Боль! Боль! Боль! — От её криков, звучащих все напористее, вздрагивали дымные черепа.

Каждый возглас отводил в сторону тень за тенью. Скорость их полета восхищала. Они вспарывали воздух крыльями и хвостами, и черные сгустки чар соскальзывали с них, били по выжившим врагам.

Их крики еще прорывались сквозь гудение. Друг за другом вырожденцы падали с высоты. Тонули в дымных шляпах, вспухавших над кронами. Тени схлопывались и возрождались. Снова и снова расплескивали тьму. Снова и снова брались за руки и водили вокруг пикирующих тел хороводы.