Белая нить

В тот миг Олеандр осознал, почему отец поспешил унести её с поля боя и затеряться в клубящемся дыму. И тогда же разум озарила и другая истина — Эсфирь не вернётся в Барклей.

[1]Партэ ти магейа — слова, сказанные на древнем языке. Просьба отнять магию.

Там, где всё началось

Эсфирь не хотела приходить в себя. Неведомые силы тянули её к свету, но она сжимала кулаки и веки. Запиралась во тьме и ныряла в забытьё, спасаясь от мрачных мыслей.

Жаль, сопротивление давалось всё тяжелее. Слух против воли перехватывал чьи-то шаги и копошения. Но куда сильнее мешали картины пережитого. Они наливались красками и крепчали. Маячили перед внутренним оком, тревожа сердце, растягивая нити терпения.

Осознанно или нет, но Эсфирь тряхнула рукой — правый браслет, с перышком, звякнул о пол. Левый, с лоскутком кожи, тоже был на месте. Они вновь сковывали запястья, будто изощренные оковы.

Значит, её не умертвили. Просто обезвредили, лишив колдовства. Хорошо. Но где она? Как сюда попала?

Так странно… После того, как она узнала свою сущность, её присутствие в этом мире казалось неправильным. Казалось, кто-то насильно вырвал её… из дома? И выкинул в Барклей.

Может, неспроста она у Морионовых скал в прошлом очнулась? Может, она с эребами жила под землей?

А ежели она пророет дыру — очень глубокую дыру! — и попытается отыскать собратьев?

Глупость какая, ну! Досадуя, что укрепиться во снах не вышло, Эсфирь моргнула раз, второй. Ни луга. Ни воинов. В четырех-пяти шагах напротив высилась стена — чёрная, дрожащая и смазанная. Паровая дымка облизывала её, оседая на щербатых камнях крупинками влаги.

Глухая тишина зазвенела в ушах, и Эсфирь вдруг осознала, что её бросили в пещере, и рядом никого нет. Только неподвижные сталагмиты и пара чёрных валунов.

В груди вспыхнул пожар, она до крови прикусила губу. Ломота охватила тело, подогревая кровь. Глубокий вдох повлёк жгучую боль — в легкие будто раскалённые жала врезались.

Почудилось, Эсфирь увидела себя со стороны — увидела на лугу озверевшую вырожденку, внутри которой зрела ненависть, непрерывно копились чары.

Бой. Навалы мёртвых тел. Враги и друзья. В какой-то миг они перемешались. Сила, тяжелая и древняя, отравила Эсфирь. Она пожелала уничтожить всё и вся! И на души мёртвых она тогда наплевала. Пусть бы они хоть вечность искали путь к упокоению!

Чистая ярость ослепила. Чары переполнили до краев, готовые пронестись через лес и взорвать горы. И свет растёкся по округе. Рванул, дотла изжигая мёртвых, круша деревья, испепеляя траву.

На глазах Эсфирь существа падали, охваченные белым сиянием. Сгорая заживо, оседали обугленными останками.

Хины! Потом она убила одного клевцом. Быстро и бездумно. Без колебаний, без тени сожаления.

Вина и боль обожгли только ныне. Смертельный удар по другу не должен был даться Эсфирь так легко. Не должен был!

Стягивая браслеты, она сознавала, что рискует и ступает на лезвие ножа. И все же внутри теплилась надежда. Эсфирь до последнего верила, что сумеет удержаться на грани и сохранить ясность ума.

Не получилось.

— Я чудовище, — возвестила она равнодушным сводам пещеры над головой.

Возвестила и заворочалась на лиственном настиле. Села, борясь с желанием отыскать что-нибудь острое и воткнуть в сердце.

Словно по подсказке свыше, рядом прозвучал голос:

— Мы там, где всё началось.

— Там, где всё началось… — эхом повторила Эсфирь.

И поёжилась, сообразив, что беседует с существом из крови и плоти — не с внутренним голосом. Кажется, она признала сидящего в тёмном углу мужчину, и признание не радовало. Правитель Антуриум? Хотелось ответить «нет». Потому что даже вырожденцы, по которым она била, гоняясь за Азалией, внушали куда меньше страха, нежели отец Листочка.

Вообще-то Эсфирь толком и пообщаться с ним не успела. Не довелось, не выпал шанс. Просто он таил в себе столько загадок, что ему давно полагалось бы распухнуть и затрещать по швам.

— Я… — Она сглотнула. — Вы… Сражение окончено? Вы отразили удар?

— Истинно.

— А ваша сестра?..

— Жива. Вы её спугнули.

Что же получается? Эсфирь спалила луг. Изувечила тела павших. Умертвила хина, но до тётки Листочка не дотянулась?

На коже россыпью выступили мурашки. От невольного осознания с уст соскочил нервный смешок. Эсфирь прикрыла рот ладонью, потому что на такой ноте расхохотаться было бы попросту некрасиво.

— Там, где всё началось, — произнесла она, чтобы отвлечься от дум о превратностях судьбы.