Белая нить

Свет и тьма — всё перепуталось! Олеандр уже ничего не понимал. Ничего не видел, кроме черно-белой мешанины. Из-за усиливающегося жара мысли путались и испарялись. Глаза щипало от слез. Но он уловил мутное белое пятно — вихреца, вынырнувшего из облака.

Вихрец хлестнул искрящимся хвостом. От туши его разошлась волна, как от брошенного в воду камня. Морозные вуали стекли с крыльев, лавинами понеслись на Эсфирь. Без толку! Снежные потоки не настигли окутавший её кокон. Раньше испарились, высушенные жаром.

Как видно, зерно понимания проклюнулось и дало всходы. Быстро Азалия сообразила, что преимущество ей не улыбается. Не в этой битве! Она сменила тактику. Теперь вихрец избегал Эсфирь. Выписывал в воздухе кривые узоры. Петлял, силясь запутать, сбить её с толку. Силясь оторваться от преследования и выкроить шанс для побега.

— Малахит!

— Олеандр!

— Наследник!

Знакомые голоса будто со дна колодца доносились. Олеандр вцепился в дерево, наблюдая за сражением. Уши болели. Дурнота подкатывала к горлу. Малейший вздох отдавался резью в груди.

Его тянули к укрытию, отрывали от дерева. Но он врос пальцами в кору. Как дитя малое, едва ли ногами ствол не обхватил.

Вихрец рванул с высоты, водяная броня обтекала его и Азалию. За ними ожидаемо помчался световой кокон, перенасыщенный жаром и гулом.

— Эсфирь…

Зверь раззявил клыкастую пасть. Серебристые нити чар, толстея, спутались в темноте его глотки.

Азалия что, решила по отступающим ударить?

Твою ж!.. Олеандр вдруг понял, что решение — прилипнуть к дереву — далеко не самое удачное. Он опустил руки по швам. На запястье сразу же сомкнулись холодные пальцы брата.

Рывок! И Олеандра снова куда-то потащили. Развернули, толкнули в спину. Он пошел. Он побежал, поглядывая через плечо. Собственная противоречивость рвала на куски. Одна его часть желала броситься в пекло и помочь Эсфирь. А другая отметала столь безумную затею и велела спасаться.

В самом деле! Да он скорее в обугленную головешку там превратится, закованную в лед!

Вихрец приближался. Его крылатая тень расползалась по лугу. Он пикировал почти отвесно, когда голубое пламя хлынуло из недр его горла. Обрушило на землю град, плодя ямы. Мелкие льдины заколотили по деревьям, стоило зверю изменить положение тела и мазнуть брюхом по раскиданным телам. Он взял круто вверх и почти вертикально устремился ввысь.

Световой поток вырвался из кокона Эсфирь и врезался в почву. Тела и горящие обломки словно взрывом разметало. Часть их них скатилась в образовавшуюся воронку. Сгинула в столпах черного дыма.

Ожидалось, что Эсфирь вновь рванет за вихрецом. Но нет. Её кокон замер над полем боя и закрутился. Лучи выстреливали из сердцевины, покуда белое сияние заливало луг.

Воистину, с небес второе солнце упало!

Стоявшие на ветвях хранители вскинули луки и арбалеты и начали шить. Но стрелы и болты не долетали до вихреца. Он набирал высоту, терялся в тучах и увеличивал расстояние.

Дриады и лимнады бежали в лес, перепрыгивая через трупы. Но Олеандр такой прытью похвалиться не мог — лодыжку дергало болью. Почва под ногами переменилась неожиданно. Хватаясь за ветви, он скатился по склону. Чуть ли не в полете нырнул в землянку под деревом.

Глен заплыл следом. Отец и Аспарагус примчались за ним. Тут же принялись заколачивать проход древесными щитами — одним, вторым, третьим. Перегородки наслаивались друг на друга и отсекали свет.

Тьма в укрытии сгустилась всего на миг — белые огни заплясали на ладонях Глена и разогнали мрак. Отец оперся о выросшие щиты. Тронул кулон на груди — небольшой обод опутывали золотые нити мойры. Они мигали. Чудилось, в толщах их бьются крохотные сердца.

Аспарагус стоял в шаге. Промокший от крови, он теребил маску; глаза его до сих пор перекрывала зелень.

Перед взором Олеандра взрывались тысячи звезд. Тело горело. Он приложил дрожащий кулак к губам и смежил веки.

Одним Богам известно, что творилось снаружи, но вскоре по щитам ударило. Не сильно — будто кулаком кто стукнул. Белесые искры просочились сквозь плетение и рассеялись.

Кулон отца погас. Он откинул меч и приосанился.

— Еще немного.

Только по движению губ его слова и распознавались, пожираемые застрявшим в ушах звоном.

Щиты раскрошились и осели грудой дымящихся обломков, подпалённых с внешней стороны. Дым, словно враг, прорвавший осаду, заплыл в землянку, рассеивая запах крови и жженой древесины.

Спасаясь от жара, Олеандр прикрыл ладонью нос и губы. Из-за застрявшего в ушах гудения он не слышал ни разговоров, ни стонов дочерна иссушенных стволов. Прихрамывая, он вынырнул из укрытия следом за отцом — и мысок сапога зарылся в омертвевшую почву, усеянную огоньками. Часть ростков и кустарников сгинула. Из других пламя еще вытягивало жизнь, пожирало их медленно, прутик за прутиком, листок за листком.

Лес терялся в дыму. Два облысевших, вырванных из земли дерева, упали друг на друга и сцепились верхушками — они походили на угольные скелеты.