Белая нить

— Древняя. — Антуриум неспешно моргнул, не выказав и тени удивления. — Эреба-гемера, истинно. Браслеты, кои вы носите, сдерживают вашу сущность. Никому из ныне живущих неподвластно сотворить столь ценные артефакты. Они уникальны, и я посоветовал бы вам беречь их как зеницу ока. И ни в коем случае не доверять посторонним клевец Погибели.

— К-клевец… Чего?..

— Погибели, — тихо, но с толком проговорил Антуриум. — Или Танатос, ежели переводить на древний. О клевце мне известно побольше, ибо упоминается он в легендах. Божественное оружие, касание коего отрезает душу. Ходят слухи, призрак его иногда проявляется там, где истекают кровью толпы. Думаю, однажды он признал либо в вас, либо в ваших предках достойных хозяев. В чем-то схожий клинок ныне покоится у дриад. Сабля Дэлмара. Вот она некогда тоже признала хозяина в Дэлмаре.

Так просто?.. Нет. Тут у Эсфирь что-то не складывалось. Прикасаясь к клевцу, думая о нём, она ощущала себя чем-то большим, нежели хозяйкой редкого оружия. Она могла видеть души. Она знала, что существует другой мир — мир духов, лишенный жизни и красок.

Её мир. Её территория. Её земля. Её частичка всегда там — с потерянными душами. И здесь. И там. Она и клевец — одно целое. Они не убивают. Они провожают и успокаивают.

Она родилась такой, потому что души нуждались в помощи. Потому что кто-то должен был занять это место.

Она… она и есть Танатос? Погибель?

— Предвосхищая ваш следующий вопрос, — дополнил Антуриум, — скажу, что не ведаю, как вы очутились у Барклей. Эти загадки мне ещё предстоит разгадать. Но подозреваю, что перемещение отняло у вас память.

— Она вернётся?

— Не берусь судить.

Под прицелом двух золотых обманчиво добрых и понимающих глаз Эсфирь лихорадочно размышляла. А затем полюбопытствовала:

— Почему вы рассказали мне обо всем? Не страшитесь, что я раскрою ваши секреты?

— Вы о моём даре? — Повеселевший золотой взор скользнул по Эсфирь, отзываясь дрожью. — О, право слово, не такой уж он и опасный. Во многом мне мойры помогли, но… Дайте-ка подумать. Положим, о нём узнают мои недруги. Положим, замыслив недоброе, они станут действовать умнее и осторожнее. Хм-м… Нет, Эсфирь. Не страшусь. Это даже интересно.

Эсфирь дёрнула плечами и зашипела — боль в крыле пробудилась, пронеслась по телу покалываниями.

Этот Антуриум… Да что он за дриад такой? Складывалось впечатление, что он притворяется милым и пушистым, а на самом деле испытывает существ на прочность. Забавляется, ища того, кто сумеет дать ему отпор. Он не может сидеть сложа листья. Он слишком умен и проворен, чтобы не вмешиваться в запутанные истории. И достаточно мудр, чтобы говорить ровно столько, сколько нужно и умалять силу своих умений.

Он… Игрок? Да. Пожалуй, это слово отражало и охватывало оттенки его сущности лучше прочих.

И она еще услышит о нём. Ежели поутру рога не откинет, конечно.

— Вот. Возьмите.

Ещё до того как Эсфирь поняла, о чём ведется речь, у ног упал кожаный мешочек, звякнувший монетами.

— Не сочтите за подачку, — поспешил оправдаться Антуриум, поднимаясь и разминая плечи. — Вам нужны деньги. Там же вы отыщите и карту. Точками я отметил места, кои посчитал для вас безопасными. Будьте осторожны. Взывайте к разуму, прежде чем принять то или иное решение.

— Уходите, Антуриум. — Голос Эсфирь звенел сталью. — Правда. Вы сказали достаточно. Прощайте.

— Мы ещё встретимся.

Тьфу ты! Вот только она обрела уверенность, и он разрушил её — разрушил парой слов, звучавших из его уст угрозой. Он что-то видел в будущем? О чём он смолчал? Как скоро они встретятся? Или слова его ничего не значат?

Жуть какая, а!

Эсфирь была близка к тому, чтобы взорваться. Ругательства и проклятия вились в уме, грозясь пробить выстроенную перегородку. Не говоря ни слова, Антуриум прошагал мимо — плавно и бесшумно, будто весил не больше пушинки. И она уставилась на чёрную стену, ничего толком не видя.

Она рисовала в памяти знакомые лица тех, с кем её свела судьба.

Зефирантеса — доброго здоровяка: ему и оружие не нужно, он сам на огромную палицу похож!

Сапфира — мечтательного ореада, очень необычного.

Глендауэра — белокожего океанида, окутанного туманом загадочности, истерзанного телом и душой.

Рубина, Аспарагуса, Антуриума. Даже Каладиума, Азалию и двукровных!

Эсфирь запомнит всех! И уж точно не забудет одного колючего дриада, в чьем хрупком теле помещалось столько сил и стойкости. Дриада, пытавшегося уберечь её от опасностей, несмотря на постигшую лес смуту. Дриада, искавшего успокоение в книгах и живописи. О чем-то размышляя, он забавно замирал, будто выпадал из реальности, блуждая в мире мыслей и грёз.

— Удачи, Листочек.

Слова осели на губах горечью потери. Эсфирь сглотнула. Кряхтя, подползла к проходу и упала лбом на ладони. Сквозь разведенные пальцы она оглядела задымленную лужайку и хинов, вскинула голову — окаймленный рассветным заревом, лунный шарик таял в небе. Дело близилось к утру.