Белая нить

Олеандр косился на брата и чувствовал, как в горле скатывается комок. Глен стоял в двух шагах и улыбался. Вернее, улыбались его разноцветные глаза, в которых играли золотые блики. Возможно, на нём сказалась встреча с прошлым. Возможно, что-то иное. Но ныне от него веяло теплом.

Тут, в Барклей, его ледяная броня порой трескалась, возвращая окоченевшие тело и разум к жизни.

— Желаете поговорить об Эсфирь? — Голос брата прорвался сквозь назойливый шум в ушах. — О правителе Антуриуме? Я мог бы задержаться.

— Нет, — Олеандр отрицательно мотнул головой. — Мне нужно всё обдумать. Тяжело. Ты попрощался с отцом?

— Истинно. — Глен кивнул. Прядь меловых волос стекла ему на щеку. — На жаркие объятия он не расщедрился.

— Он не убил тебя — уже хорошо.

— Я не жалуюсь. Малахит?..

Олеандр оторвал взор от мысков сапог. Снова сглотнул, пытаясь перебороть комок, но тщетно.

— …Молю, скажите, что мы братья. — Глендауэр смотрел на него не мигая. — Скажите, что не ненавидите меня.

— Не ненавижу, Глен, — твёрдо произнес Олеандр. — Мы не братья. Но мы и не враги. И вообще! Не разводи тут вселенскую скорбь! Ступай давай, потом напишешь. Надеюсь, Дуги́ тебя не прикончит.

— Не прощаюсь.

— Да. Я тоже.

Бледная, изрезанная шрамами ладонь, протянулась к Олеандру. И он пожал её, накрыл пальцами второй руки и смежил веки, чтобы пережить расставание, не растеряв стойкости.

Один, два, три, четыре… Когда он распахнул глаза, о брате напоминал лишь застоявшийся запах мороза.

Колёсики разума закрутились, желая осмыслить его уход, разбудить запертые чувства и посеять в душе тревоги. Олеандр метнул в сторону ближайшей улочки обеспокоенный взор и плюхнулся возле Древа. Голова шла кругом. Больше он ни о чём не думал, никуда не смотрел. Скользил взглядом по округе, не ведая, за что уцепиться, пока не наткнулся на бутон.

Бутон? На Вечном Древе?

Кровь прилила к мозгу. Олеандр моргнул раз, второй. Все верно. Никаких ошибок. Над ним висел бутон, при том весьма необычный: черно-белый, будто на тьму и свет поделённый.

Невозможно! Откуда он взялся, Боги?!

Ежели верить легенде, ему должно отражать взаимные чувства — чувства одного из потомков первозданных дриад.

Чьи? Отца? Вздор! Аспарагуса? Вздор! Может, он и любит супругу. И все же он недавно вошёл в род.

А что если…

— Листочек. — Зов Эсфирь на удивление чётко отразился в ушах, повлекая озноб и мурашки.

Вздрогнув, Олеандр даже огляделся — никого. Его окружали лишь вздымавшиеся над почвой корни.

В тот же миг внутри всколыхнулось странное ощущение. Почудилось, он подступил к судьбоносной развилке. Стук в голове распространился от висков к затылку, невыносимо захотелось увидеть Эсфирь.

Да, она опасна. Да, она двукровная. Почти оживший миф, невесть как попавший в Барклей.

Что между ними может быть? Да ничего! Но… Глупо отрицать, их связала неведомая белая нить. Их притягивало друг к другу. Они разделили ложе и ничего не прояснили.

Олеандр так и не сказал, что… любит.

А потом заявилась Азалия. Потом отец унёс Эсфирь. И Олеандр просто смирился с таким исходом.

Только ныне он осознал, как сильно скучает. Как ему не хватает её улыбки, присутствия, задорного смеха.

Другой такой на свете нет! Во всех смыслах!

— Ой, да пошло оно все! — Олеандр вскочил и рванул к главным воротам.

Он найдёт Эсфирь. Поможет и исполнит данные клятвы и обещания. Признается в чувствах.

Падёт? Ну и плевать! Как сказал бы Глендауэр: жизнь — это всего-навсего дорога к погибели.

Эпилог

Рубин улетел с поля боя после того, как две стрелы навылет прошили крыло. В воздухе он и без того чувствовал себя неоперившимся птенцом. Казалось бы, на земле обретал уверенность. Да как бы не так! Крылья бесили. Мешали, превращая его в неповоротливое бревно.

Он оплошал. Не докумекал прежде, что манеру боя надо бы переосмыслить. Не докумекал — и поплатился за браваду. Одним Богам ведомо, каким чудом он выстоял в дуэли с Глендауэром.

Ледяной ублюдок! Отродье блудной девки! На кой Дуги́ его сыном нарёк?! Иных отпрысков не заделал?! Так стараться нужно лучше! Деяние-то немудреное — одноглазого змея в девицу засунуть и подёргаться.

Тьфу ты! Рубин зашипел. Прильнул виском к булыжнику и перевалился на бедро, усаживаясь поудобнее. Недавно он перелетел Морионовые скалы и курганы. Надумал рвануть на юг к Ифлога и огненным собратьям, но изувеченное крыло подвело — не успев затянуть раны, феникс зачах, подавленный дракайном. Пришлось сойти наземь и осесть на равнине в тени лиственных крон.

Да что там! Он не сошёл наземь — рухнул! Едва зубами почву не пропахал, взвихряя клубы пыли — они всё ещё забивали нос. Казалось, от его падения до сих пор стволы трясутся и листва сыплется.

Позорный побег. Но что оставалось? Хоть клятого Палача поджёг и спалил — и то отдушина.

Интересно, Азалия жива? А Олеандр? Сапфир?

Мысли о брате отозвались тянущей болью под сердцем. Рубин побился головой о булыжник — не помогло. Только он смыкал веки, перед глазами рисовались мёртвые тела существ, которыми он по-своему дорожил. Хотелось надеяться, у него просто воображение разыгралось.