Белая нить

Не раз Эсфирь и зверёк прятались— то в огромные листья-одеяла заворачивались, то в ямы прыгали. Повезло. Никому не попались. Казалось, зверь точно знал, какие пути безопасны, а какие нет. И чем дальше они пробирались, тем реже слух улавливал подозрительные шорохи, тем реже глаза обращались к зеленоватым вспышкам чар вдали.

И все же кое-что не давало Эсфирь покоя. Мысль, что лес разумен, не желала улетучиваться, подогретая страхом. Ну правда! Прутья некоторых кустарников покачивались и извивались, хотя ветра у земли не гуляли. А когда она вынырнула на умытую ливнем просеку, бутоны на деревьях распустились и, почудилось, уставились на неё во все лепестки.

— Думаешь, они следят за нами? — озвучила Эсфирь свою самую страшную догадку.

Зверёк с добродушными видом задергал рожками. Запрыгнул на поросший мхом валун. Уселся на него, крутя усатой мордой и словно кого-то высматривая.

Глаза у него, конечно, такие… Всем глазам глаза! Большие и голубые, как небесная гладь. Но кого он ищет? Зачем?

Вокруг не ютилось и души, не считая странных, даже очень странных цветов-надзирателей.

И… Эсфирь показалось? Или вон тот стебелёк и правда приветственно помахал ей листком?

Страх какой, а!

— Ох! — Она упала у валуна и похлопала себя по щекам, пытаясь собраться с силами.

Ноги гудели. Отказывались идти на поводу у здравого смысла, который велел выбираться из леса. И поскорее. Неважно куда, лишь бы куда подальше. Подальше от Аспарагуса.

Эсфирь вздохнула. Губы еще горели от поцелуев. Там, в хижине, она натворила дел. Забыла погасить чары очарования, а потом и вовсе подалась навстречу сладкому чувству, ласковым перышком завертевшемуся в груди. Подалась — и чуть не прозевала смерть. Еще немного, и Рубин откинул бы рога. Их у него, разумеется, нет, но что еще должно откидывать существам, помимо рогов? Разве рога подходят для откидывания не лучше всего?

Что за дурацкие мысли? Эсфирь мотнула головой, разбрызгивая осевшую на кудряшках влагу. И едва не подпрыгнула от испуга — гром сотряс землю, на долю мгновения небо разрезала молния.

Ужель непогода и правда— дело рук Эсфирь?

Пребывание в доме Олеандра не прошло для неё даром. Картинки из прошлого не сложились, она не вспомнила свою жизнь. Но изучила себя. Прислушиваясь к ощущениям, поняла, что тоже наделена чарами — очарованием и исцелением.

Еще она чувствовала души.

Стоило малость сосредоточиться, и зрение менялось. Обострялось, дозволяя заглянуть во чрево тела, узреть огонь горящего духа. Ни много ни мало, а уже кое-что. Правда, исцеление давалось хуже. Оно растрачивалось мгновенно, хоть и восполнялось от чужого тепла и ласки, поглощая их, как узник поглощает воду. Да и в целом колдовство — любое! — будто что-то держало, запирало в теле. А ежели Эсфирь пыталась его высвободить, браслеты обжигали, как бы намекая на ошибку.

В тот же миг сознание наводняли тревоги. На волю рвался совершенно неуместный смех. И Эсфирь уступала. Уступала беспокойству, чуя, что иначе потеряет связь с действительностью, а значит, потеряет связь с разумом. Каждый рывок к запертым чарам подводил к чему-то запретному.

Хотела бы она разузнать к чему. Но… Может, попозже?

— Знаешь, — Эсфирь и покосилась на зверька, — этот юноша, Олеандр, он… Как бы это сказать… Я будто знакома с ним. Вернее, была знакома. Когда-то… Такие странные чувства он у меня вызывает… В один миг я даже белую нить увидела, которая протянулась от меня к нему.

Пушистик, конечно, молчал, продолжая кого-то высматривать.

Эх! Эсфирь снова вздохнула, отпуская тяжелые думы. И вскинула бровь. Воздух вокруг уплотнился и приобрел маслянистую вязкость. Тени от ветвей, лежавшие на просеке, сделались гуще.

— Что это? — Эсфирь вытянулась в рост, услыхав шорох и цокот копыт.

Рогатая тень, испускавшая с боков дым, выскользнула из-за деревьев. За глазницами вытянутого костяного черепа, сковавшего морду, в самой глубине точно два костра во тьме сверкали залитые алым очи.

— Хин! — вспомнила Эсфирь, и дымящийся громадина припал на колено, склонил перед ней рогатую голову. — Ч?..

Эсфирь моргнула раз, другой. Но видимое не развиделось. Господин Тень, тот самый, который напал на Олеандра — она узнала его по колечку в клыке — и впрямь сидел около нее, как слуга подле владычицы.

— Интересно.

Она обратилась взор к пушистому зверьку, и он кивнул, как если бы говорил «Хин не опасен».

Дым прибирался в нос, удушая. Задержав дыхание и размахивая перед лицом ладонью, Эсфирь поглядела на хина. Странно, но страх не сковал её, не пустил по коже мурашки.

Хин повернул голову. И глазницы его черепа обратились к чаще, точь-в точь намекая, что идти нужно туда. Ничего толком не понимая, Эсфирь вновь поглядела на пушистика. В голове забрезжил свет иного осознания: «Так вот кого он ждал»! Такие непохожие, эти звери водили дружбу.

Может, поэтому хин не напал на неё? Хотя… Ежели поразмыслить, у чёрных скал он нападал только на Олеандра.

Дриады и хины не ладят? Или… Или что?

— Я… — Эсфирь не сдержала тяжелого вздоха, полного смятения. — Ты хочешь подружиться?