Белая нить

Травница нырнула вглубь комнаты, и он безутешно побрел за ней. После всего пережитого, после судорожного переваривания мысли о том, что суженая впала в забытьё, он даже не знал, зачем пришел сюда. Ну, увидит он Фрез. И что? Ничего. Он не кудесник, не божественный целитель. Он не поможет. В самом деле! Совсем недавно Олеандр и раны-то с трудом сшивал.

Куда ему бодаться с недугом, который в девяносто девяти из ста случаев приводит к кончине?

Многие пытались вытащить существ из забытья. Все потерпели крах.

Олеандр замер за спиной целительницы. Задремавшие было тревога и страх снова угнездились в сердце. И чем дальше отодвигался цветочный занавес, тем пуще они разрастались, напитываясь горечью бессилия.

В углу комнаты, застывшая и побледневшая, в чистом хитоне лежала Фрезия. Удивительно, но тело, прикрытое до колен, не осквернял и мазок крови. Омытая и подобранная, без дурацких побрякушек, Фрез выглядела непривычно скромно. Но удивляло иное: отсутствие увечий. Глядя на дочь Палача, ни у кого язык не повернулся бы сказать, что недавно её вытащили из горящего дома.

Казалось, огонь умышленно обходил Фрез стороной, чтобы — упаси Тофос! — не запятнать ожогами.

— Ступайте, — Олеандр не обернулся к целительнице, лишь по шороху шагов понял, что она покинула комнату.

Он оглядел тонкие запястья суженой, полопавшиеся от притока крови губы, две рыжие косы, скрученные в раковины. Тронул её пальцы, подхватил ладонь — и сердце ударило по решетке ребер.

Боги милостивые! Зачем? Ну зачем он настоял на помолвке? Зачем поддался искушению и отнял честь суженой до брака? Он ведь не любит Фрез. Не любит! Пропасть между ними разверзлась давно. Очень давно. Когда она начала приходить к нему по десять раз на дню. Когда караулила возле дома и закатывала скандалы. Подсылала подружек, которые следили за каждым его жестом.

Столько недоверия… Столько ревности…

Сознаться, иной раз Олеандру казалось, скажи он Фрез прямо: «Я с тобой задыхаюсь, ты ведешь себя отвратительно» — и она поблагодарит его и ответит, что завтра будет вести себя еще хуже. Удивительно, но зачастую она критику принимала за похвалу.

И все же в разладах всегда виноваты двое. Олеандр тоже хорош. Не предвосхитил, что чувства — не клятвы на века. Не предвидел, что, скрепляя помолвку и отнимая невинность, подставляет Фрезию под удар. Под клеймо, которое, ежели он откажется от брака, выжжет на её плоти печать неприкосновенности. Он мог бы не заключать с Каладиумом договор. Мог бы обождать: тот все равно не выдал бы дочь замуж, зная, что на нее положил глаз наследник клана.

Вот оно — мудрое поведение. Известная истина: не нужно торопить жизнь, все торопливые уже давно напитывают корни Древа соками утраченного бытия. Поумерь Олеандр тогда пыл, поступи по разуму, ныне они с Фрез разошлись бы тихо и мирно. Но нет. Он закинул голову в петлю. И теперь не ведает, как из нее вырваться.

А она… Она лежит перед ним без чувств.

Каладиуму плевать на неё. Он ускакал.

Его улыбки и объятия, любовь, дарованная дочери — всё это было ложью, игрой на публику.

— Держись, — Олеандр скользнул пальцами по щеке суженой. — Держись, Фрез, не смей умирать, слышишь? Ежели Эсфирь жива, она поможет тебе, я уверен. Мы вытащим тебя, ты только крепись.

[1] Забытьё — глубокое угнетение сознания, угрожающее жизни состояние между жизнью и смертью.

[2] Гурлан — лесная птица, очень громко кричит.

Призрак из прошлого

В одном из уголков Барклей ютились озеро и водопад, оцепленные Изои-Танатос — деревьями жизни и смерти. В их листве томились целебные соки, а стволы мало того что стонали, так вдобавок рыдали чем-то вроде кислотной смолы. Змеясь по бороздкам коры, черная слизь сползала на почву и сжигала всё. Поэтому цветы и травы, наученные горьким опытом предков, с годами перебрались к кромке воды — подальше от неприветливых соседей.

Дриады сюда не захаживали. Считали рощу Изос оскверненной землей, над которой клубится не то губительная, не то живительная аура — голова дуреет!

Олеандр ничего такого не чувствовал. Разузнав о рощице еще по малолетству, он быстро облюбовал её под логово.

Тишина и покой. Что еще нужно для счастья?

Разве что друг. Нет, больше, чем друг. Брат. Тот, кто подхватывал его мысли, рядом с кем он мог думать вслух.

Олеандр подступил к роще на рассвете, покуда солнце не разлило по миру жар. Белесые кроны деревьев, лоснящиеся в ночи, он заприметил еще с вершины откоса, стекавшего в овраг-колодец к озеру. Шесть лет минуло, а роща до сих пор выглядела так, будто он еще вчера подцепил к ветви лиану, оттолкнулся и, со свистом распоров воздух, бухнулся в водоем. А вон там, в тени водопада обычно сидел Глендауэр с листком в руках. Окутанный ветрами вдохновения, он порой строчил стихи со скоростью пойманной в банку мухи. Но буквы получал неизменно ровные, украшенные завитками.

Он пел. И песнь его растекалась птичьей трелью. Он пел — и стоны деревьев и шум водопада сплетались мелодией. Музыка и песнопения не для зрителей и рукоплесканий, утверждал он.

Музыка и песнопения — сила, затрагивающая струны души.