Белая нить

Азалия! И снова удар снова пришелся на тех, кто ей подгадил. Совпадение? Как-то не верится. Зелен лист, Клематис разом свершил две пакости: и стражей погубил, и дом неугодного владыки поджег.

Лихо!

Судные листы у павших хранителей не нашли, но… Но полно! Тут всё ясно.

Каковы выводы? Каладиум и правда мстит за Азалию? Умозаключение встретило в голове Олеандра протест, сводящийся к сути: «Бред какой-то». И все же на него снизошло просветление. А когда жертва козней прозревает и видит, куда нацелены стрелы, у нее появляется шанс увернуться и спрятать мишени.

— Благодарю за сведения, — Олеандр взмахнул ладонью, спроваживая Смерча. И окликнул ореада: — Сапфир!..

— Страшный какой, — произнес Сапфир, заходя в тень. — Никогда его не видел, кто это?

— Смерч — самый опытный хранитель Барклей, — Олеандр пошатнулся. Обтёр залитую потом шею рукавом, натянутым на ладонь. — Даже я его никогда не видел. Но сейчас о другом. Мне нужна твоя помощь, не откажешь? Нужно пролистать летописи. Меня интересует резня шестнадцатилетней давности. Вернее, стражи, которые ее пережили, а еще их дети. Только дриад выписывай. Океанид опусти.

— Что за сражение? — Сапфир прищурился.

— Близ Морионовых скал. Последняя битва Стального Шипа. В ней же погибли двукровные дети Азалии. Ветхий такой фолиант, обернут листком с Вечного Древа. Он выделяется.

Одним из безусловных достоинств Сапфира была ненавязчивость. Он явно не понимал, что происходит, и все же ответил согласием. Но прежде чем удалиться, вручил Олеандру ещё один листок — белоснежный.

— Углядел в твоих шароварах, пока тебя переодевали, — бросил ореад. — Подумал, вдруг Глен оставил.

Проклятие! Олеандр стиснул кулак, натягивая каждую мышцу; словно напряжение могло погасить вспыхнувшую ярость и придать решимости. Читать? Не читать? Он протяжно выдохнул и развернул послание. Взору предстал чистый лист, не замаранный и точкой, не то что буквой.

Глендауэр что, насмехается? Олеандр надорвал послание, как разум настигла догадка. Невидимые чернила! В былые лета они с братом часто писали либо молоком, либо кислым соком. Такие строки требовали проявки, поэтому скоро он уже сидел за лекарнями у ограды, прятался за высокой травой и — Боги милостивые, до чего он докатился? — водил листком над зажженной палкой.

Долго ждать не пришлось, написанное окрасилось коричневым.

Олеандр задул огонь. Зарыл палку. И, чувствуя себя героем бездарной сказки, прочитал:

«Прошлое зовет вас в дорогу, сын Антуриума. Побеседуем? В роще».

Прошлое… Наверное, Олеандру и правда пора с ним встретиться. Ладно! Он поговорит с Гленом. Но сперва заглянет к Фрез.

***

Прежде всего в лекарне, прикипевшей к дереву гнездом, бросались в глаза вьюны. Это редкие лианы, целебные соки которых — посмеивались — даже мертвеца пробудят от вечного сна. Сочные и увесистые, они ветвились, облепляли стены, прогибали полки, змеились по половикам. Серьезно! Вьюнов было до того много, что коридор превратился в поле препятствий. В детскую забаву, когда играющие растягивают над землей хитросплетённую сеть и прыгают по островкам земли от одного конца к другому, не прикасаясь к стяжкам и узлам.

Оплошает дитя? Ничего. Получит щелбан. Ну худой конец, прокричит в ночи гурланом[2], распугав соседей. Растения-то уж точно детям не навредят, верно? Разве что с ног собьют, но это ерунда.

Главное, чтобы детвора через вьюны не скакала.

А все почему? Да потому что пара увечий превращали эти лианы в орудия убийства.

Упаси Тофос, дитя наступит на вьюн. Упаси Тофос, повредит его.

Смрад по округе разнесется такой, что запах сгнивших плодов, приправленный навозным, покажется благовониями.

Конечно, Олеандр мог бы призвать чары и расчистить путь, но не рискнул. Кто знает, вдруг вьюн случайно зацепится за торчащий гвоздь — и прощай белый свет. Поэтому он подбирался к нужной комнате без спешки, крадясь, точно грызун, которого везде поджидают ловушки.

Береженого, как известно, холодный рассудок бережет. Не Боги, разумеется. Какая дурость!

Целительница показалась враз с тем, как под ногой Олеандра что-то скрипнуло — к счастью, половицы, не вьюн. Ступила на порог мягко, бесшумно, не тревожа тишину ни словом, ни шелестом накидки. И угодила в круг света, нарисованный сияющим у притолоки златоцветом.

— Слава Тофосу, с вами все в порядке, — гнусаво вымолвила она, пряча глаза за чернотой ресниц и кланяясь. На ее веснушчатом носу красовалась прищепка. — Доброй ночи, наследник. Как ваше самочув…

— Терпимо, — перебил её Олеандр и добавил: — Вьюны не помогут, сознаешь? Не с забытьём.

— У нас много отравленных, — произнесла целительница. — Итанга в Барклей не растет. Столистник и корнебой слабоваты. Так что…

Так что не завидовал Олеандр тем дриадам, кому пришлось лакать столь дивное снадобье.

— Где Фрезия?