Белая нить

Канули в небытие дни и ночи, быть может, годы и даже века. Время сдвинулось с мертвой точки, точно застрявший на пике горы валун, и понеслось дальше. Оно не даровало Олеандру шанса на сопротивление. Он не смог повернуть его вспять. Никто не смог бы.

Матушка и правда умерла. Лежала на спине в изломанной, скрюченной позе, с вывернутыми рукой и лодыжкой. Листок сползал с ее лица, оголяя поблескивающие кровью раны.

Затем были рыдания и сумасшедшие метания. Затем — чьи-то руки, отдиравшие Олеандра от тела матери.

Лица-лица-лица! Кто все эти существа?

Отец, Глендауэр, Аспарагус … Вроде бы они. Но чего они хотят от Олеандра? Пусть уйдут! Исчезнут! Сдохнут!

Отстаньте! Отстаньте! Отстаньте!

— Малахит, послушайте, — прожурчал рядом голос, высокий, но глубокий, как океан.

Олеандр моргнул. И видение померкло, расплывшись тающими пятнами. Он пожелал отозваться, но не сумел разжать сведенные судорогой челюсти.

— Я запятнан, — продолжил Глендауэр. — От позора мне не отмыться, прощения не вымолить…

Прощение? В самом деле? Да скорее снег на Ифлога повалит, чем Олеандр дарует ему прощение.

— Но мы с вами…

— Мы с тобой — ничто, — отрезал Олеандр. — И я до сих пор не понимаю, зачем ты меня позвал.

— А зачем вы вняли зову, коли презираете меня? — парировал брат.

И то верно, — подумал Олеандр. На подкашивающихся ногах он развернулся и пошлепал к тропинке, ведущей наверх.

— Благодарю вас за оказанную помощь, Игла, — бросил он, чавкая сапогами по размытой почве. — Стражей я отозвал. Уходите, путь свободен.

— Малахит, прошу вас…

В затылок дохнуло морозцем. Оборот, размах — и кулак Олеандра впечатался в бледную челюсть.

Ох ты ж!.. В горле увяз крик. По запястью будто раскаленным ножом резанули, костяшки засаднило. Щурясь и шипя, Олеандр зашагал туда-сюда, прижимая руку к груди и силясь обуздать ноющую боль.

Глендауэр отшатнулся. Тронул уголок губ, смазывая каплю голубой крови, расправил плечи и оцепенел, как если бы обратился манекеном для оттачивания ударов.

Подставляется?

Что ж, хорошо. Его воля. Пускай тогда прочувствует. Пускай осознает, каково это — похоронить мать и выведать, что твой брат — криводушный мерзавец, который ее совратил.

Вспыхнули и заплясали на ладонях Олеандра витки колдовства. Зеленоватые вспышки, сорвавшись с пальцев, впитались в ближайшее дерево. Одна из ветвей дрогнула. Удлинилась, крепчая и оживая. Выгнулась дугой и наотмашь хлестнула Глендауэра поперек груди. Настолько сильно, что его отшвырнуло к озеру и протащило по грязи.

С лица Олеандра отхлынула кровь. В груди свернулся тугой шар, выталкивающий дыхание. Он задумался, не потерял ли брат сознание, не поломал ли кости. Как вдруг тот перекатился на бок. Его рука чуть согнулась. Из-под дутого рукава в ладонь юркнул кинжал с древесной рукоятью-шипом.

Страх накатил удушливой волной. Олеандр узнал оружие. Когда-то, вырванное из ножен отцом, оно вонзилось в почву у ног Глендауэра — жест, который едва ли можно истолковать превратно, уж слишком он расхож. Существо свершает ложный бросок и откладывает дуэль на неопределенный срок, как бы говорит: «Ежели мы снова встретимся, я убью тебя».

Возможно, взгляды повздоривших никогда не пересекутся. Возможно, столкнутся спустя двадцать, сорок, пятьдесят лет. Как бы то ни было, клинок несет на острие угрозу расправы. А когда прольется кровь — вопрос десятый.

Олеандр сжал кулаки так крепко, как только мог. Но дрожь все равно мелкой рябью разбегалась по телу. В шее и глотке, животе и локтевых сгибах — везде! — громыхала кровь.

Он вздрогнул, услыхав голос:

— Мыслите, дни и ночи мои благоухают умиротворением? — Глендауэр покачнулся на бедре и встал. С его рубахи и шаровар стекала грязь. — Рискну вас разуверить, вы заблуждаетесь. Я таю. Истончаюсь, аки ледник, пожираемый пламенем. Порою мне чудится, будто ваша матушка жива. Но потом отрадное глазу видение омрачается кошмаром, мучительной пыткой, коя подманивает меня к краю пропасти. Камелия деревенеет, лик и стан ее иссекают трещины…

— Пожалуйста, замолчи. — Только Олеандр погасил тяжелые воспоминания, как они вспыхнули вновь и налились красками.

— Верно, то и есть ее нынешний облик? — Медленно, словно крадясь по усеянному ловушками полю, Глендауэр подступал к нему. — Омертвелая плоть…

— Замолчи, Глен, прошу, — Олеандр тяжело дышал, старался прогнать мелькающие перед взором картины.

— …кости, закованные в древесную броню.