Белая нить

Каладиум! Вот кто во всем виноват! И за какие только грехи он свалился Эсфирь на рога? Зазывал в неведомые дали, понимаешь ли, туда, где вырожденцы якобы не страшатся за свои жизни.

А то как же! Нашелся тоже защитник двукровных!

Быть может, неведомые дали и существуют, конечно. Да завлекал ее Каладиум в те края явно не за тем, чтобы спасти от… Как он там высказался? От глупцов, для кого жизнь двукровного не стоит и плевка?

Будто для него она стоит больше, ну! Лжец!

А ведь Эсфирь ещё и поцеловала его. В тот миг она совсем потеряла связь с реальностью. Призвала чары очарования и…

Фу-фу-фу!

В ушах отразился скрежет, и Эсфирь с изумлением поняла, что царапает валун, а вдобавок скрипит зубами. Пересиливая боль, она перевалилась на бедро. Медленно согнула ноги, жмурясь и шипя, раскачалась, вытянулась в рост. И тут же упала, подкошенная слабостью в коленях.

Что за напасть? Синяки и ссадины, подсушенные солнцем, усеивали тело от макушки до пят. Парочка кровоподтеков пристроилась в таких местах, что она постеснялась бы о них рассказывать.

— Вот же ш!.. — Хотелось завыть, но горло сдавило, с трудом получалось даже дышать.

Ныне Эсфирь как никогда четко уяснила: мир — не цветущая полянка, где все друг другу улыбаются. Мир — зловонная яма, гиблое место, где она и себе-то доверять не может, чего уж и вспоминать о других. Она двукровная — бесполезно отнекиваться. Велик шанс, Судьба еще далеко не раз сведет ее с существами, которые решат потыкать в нее клинками. А там и до помрачения ума, до вопля «Я разотру вас в пепел, ничтожества!» недалеко.

Никто не спросит, хочет ли она звереть и превращаться в чудище. Никто не встряхнёт за плечи, не заглянет в глаза, взывая к рассудку: «Воспрянь ото сна, девочка, ты не убийца!»

Выродков не жалуют. И она — одна из них, не лучше, не хуже. Очередная ошибка Богов, вынужденная скрываться, изводиться размышлениями, чьи когти опаснее: свои или чужие?

Черные скалы перед глазами задрожали, размылись от накативших слез. Ноги и крылья одеревенели. И чудилось, если она хоть на миг смежит веки — потонет во мраке и уже не выплывет. Где-то в душе еще теплилась вера, что ей протянут руку, скажут: «Вставай, я помогу!» Но она сочла бы себя не очень умной, уповая лишь на веру.

Разбитая на осколки, которые не хотелось склеивать, она так и сидела на дне ущелья и скребла когтями почву. Опустевшая голова не воспринимала редкие шорохи за угрозу. Но когда мелкие камешки у ног заплясали, словно перепрыгивая через незримые веревки, вдруг повернулась на звук.

Рваное «цок-цок», чудилось, доносилось со всех сторон, сотрясая камни, пробуждая скальное эхо. Вначале бегуны походили на огромную лавину. А, приближаясь, словно раскалывались на части, крепли вместе с охватившим сердце теплом.

Копыта, десятки копыт, черных, как копоть, и правда вбивались в землю, взвихряя подола пыли.

Хины! К Эсфирь спешат хины! И до чего красиво спешат!

Не превратись ноги в водяные ходули, она побежала бы им навстречу, побежала бы на будоражащий кровь запах силы и верности. Алая струйка вытекла из носа, защипала растрескавшиеся губы. Сердце, дважды запнувшись, отмерло. И Эсфирь поднялась, придерживаясь за камень.

Некоторые хины повыскакивали из расколов в скалах, ползком прошмыгнули к ее ногам, другие подоспели позже — и вокруг забурлил, завился кольцами дым. Она встретила стаю, расправив плечи.

— Мрак! — А следом бросилась Мраку на шею, и он обнял ее в ответ. — Живы, вы живы! Мы живы!

Много глупостей она совершила, не раз пренебрегала гласом рассудка. И все же однажды, сбежав из поселения дриад, она поймала удачу за крыло и приняла безусловно-верное решение — доверилась Мраку.

Все они пострадали. Все смотрелись нынче один краше другого. Эсфирь, например, так, будто пробиралась сквозь колючие кустарники, а потом барахталась в крови. Ну и что! Подумаешь, замарались и покалечились. Главное — выжили. Главное — она окружена друзьями. Друзьями, любой из которых и правда остановит летящее в ее сторону лезвие своим сердцем.

Эсфирь отстранилась. Мрак протянул к ней лапу. На крючковатом когте висел…

— Ты нашёл браслет! — Эсфирь тряхнула кудряшками.

Сомкнувшееся на запястье украшение отразило блик, но все равно выглядело блеклым, утерявшим привычную яркость. Эсфирь улыбнулась. И вздрогнула — шумы мира стерлись, затушенные неразборчивыми стенаниями.

Поблизости кто-то умер!

***

Ряды всадников тянулись по лесу. Мчались галопом, с каждым вздохом подбираясь к скалам все ближе и ближе. Сигнальные чары, выстреливавшие в небо, привлекали внимание иных воинов. Хранители Антуриума, Эониума, Цикламена — кто-то раньше, кто-то позже, пристраивались к собратьям.

И теперь Олеандр мог с уверенностью заявить: «Ежели они нарвутся на выродков, бой сделается куда проще».

Полдня прошло с того момента, когда он подал соплеменникам знак. Когда тяга ко сну и покою растворилась в тревоге за Драцену, и они с братом оседлали элафия. Скакали, без продыху, не оглядываясь. Скакали так, что от топота копыт закладывало уши, а взвихрившаяся пыль забивалась в глотку.