Белая обезьяна, чёрный экран

Тёща возилась по дому. Мне показалось, что она, и так сухощавая, похудела ещё сильнее, осунулась, поблёкла. Я обратил внимание, что она двигается по кухне медленнее, чем раньше — так, словно каждым движением напряжённо преодолевает пространство. В других обстоятельствах я бы объяснил это задумчивостью и неторопливостью, но сегодня я любую её новую черту складывал в копилку выявленных симптомов. Серо-голубая домашняя кофта придавала Жанне и вовсе нездоровый вид.

Я убеждал её пройти обследование. Жанна аккуратно поставила на блюдце мою любимую чашку, пододвинула ко мне чайник с заваркой и села напротив. Потом сняла очки, стала медленно протирать их. По обе стороны от её переносицы легли зеленоватые тени.

Я говорил с ней так, как обычно разговариваю с пациентами. Недоумевал, почему она что-то скрывает от меня, почему не спрашивает совета, не хочет обратиться за помощью.

— Понятно, когда в глухой деревне живёт старушка, она ходит за гусями и верит в Илью-Пророка! Но мы-то с вами живём в других условиях, в цивилизованной стране…

Жанна слушала меня молча, слегка наклонив голову набок. Углы её упрямого рта напряглись, не предвещая ничего хорошего. Меня несло. И на середине моей фразы она вдруг подняла руку и звонко ударила ладонью по столу.

— Или ты прекратишь, Юра, — сказала она, — или сейчас пойдёшь домой.

Ничего подобного от тихой пожилой женщины я не ожидал. Сидел и смотрел на неё. Лицо её было напряжено, тёмные впалые глаза прищурены, а рука всё ещё лежала на столе, похожая на птичье крыло, сухая, с вытянутыми и сведенными вместе жёсткими пальцами.

— Я никогда не пойду на приём в поликлинику, к вашим бездарным врачам. Я никогда не лягу на обследование.

Я не знал, что сказать в ответ.

Шёл домой и разговаривал сам с собой.

— Мы умные, мы такие утончённые! — бормотал я на ходу, — Картинки рисуем. Вот шарахнет инсульт, вот тогда посмотрим, какие картинки…

Со зла я даже сел в метро не на свою ветку. Потом немного успокоился. «А не всё ли равно?» — подумал я, борясь с усталостью, но кто-то другой внутри меня ответил мне на мой вопрос. И всё стало ясно как дважды два.

* * *

Больше Жанна не падала. Или меня просто исключили из списка лиц, допущенных к информации об её здоровье. Первое время я скрипел зубами и обижался. Меня отстранили, мне словно обрубили руки. Я был бессилен хоть на что-то повлиять. Потом понял: мои родственники на самом деле ничего не видят, не понимают. Они — слепые.

Когда мы приходили к родителям в гости, мы вели себя так, словно ничего особенного не происходит. Как и прежде, смеялись, угощались, рассматривали фотографии. Но состояние Жанны, плававшей по квартире всё осторожнее и медленнее, расстраивало меня и пугало. Она уже полгода рисовала одну работу, парную к той, что висела в кабинете мужа, и всё никак не могла её закончить. Раньше я такого никогда за ней не наблюдал. Возможно, рассуждал я, у неё сильно упала работоспособность.

Я советовался с коллегами по больнице, они пожимали плечами. «Привози, посмотрим», — слышал я от каждого. — «Нельзя ставить диагнозы на расстоянии». Отлично, думал я. Молодцы. Все молодцы, и только один я веду себя как идиот.

В конце ноября, то есть месяцев через восемь, я вроде бы немного успокоился. Сделал вид, что здоровье Жанны меня не интересует. Я не расспрашивал её о самочувствии, ничего ни у кого не выпытывал. Всё равно расспросы ни к чему не приводили.

Да, я понимаю. Я знаю, что не обязан ни в чём признаваться или каяться. Я давал клятву врача. Главный принцип «не навреди», нам его крепко вколотили в головы. Но я знаю и другие правила.

Короче, так. Я упёк Жанну в больницу. Первое в моей жизни насилие, совершённое собственноручно. Разве можно было ожидать чего-то подобного от тряпки и подкаблучника, которым я тогда казался? Собственно, на это всё и было рассчитано.

Схема работала для моей пациентки абсолютно безопасно. Могу назвать некоторые составные части коктейля. Например, клофелин. Совсем небольшая дозировка. Клофелин можно незаметно растворить в любом напитке, и реципиент в ближайшие минуты сильно уронит давление. Согласитесь, если человек теряет равновесие и падает на пол в присутствии всей семьи, это производит совсем другой эффект, чем если бы он, к примеру, упал в полном одиночестве или на глазах только одного-единственного человека?

В своё оправдание я могу сказать только то, что я заранее вооружился аптечкой и был всё время начеку. Моя жена уже давно привыкла, что я всегда с собой таскаю какие-то лекарства, и то, что в нужный момент у меня в сумке оказались препараты и даже шприцы, никого не удивило. Когда Жанну привели в чувство, возле подъезда уже парковалась скорая — на этот раз тесть мгновенно вызвал бригаду. Жанну затолкали в машину, она не сопротивлялась. Она двигалась покорно и заторможенно. Я никому не сказал, что, ко всему прочему, вогнал ей внутримышечно кубик реланиума.