Белая обезьяна, чёрный экран

Я обо всём позаботился. Из приёмного отделения дежурной больницы скорой помощи Жанна попала, благодаря моим связям, к лучшим неврологам города, которые немедленно начали обследование. Я достиг своей цели. И, я надеялся, этим дело и должно было закончиться.

* * *

Когда я вернулся домой из больницы, куда только что упёк близкого человека, у меня сильно тряслись руки. Я лёг на диван, и всё, что я запомнил из последующих событий — только колыханье клетчатого верблюжьего одеяла, которое то ли заботливо, то ли машинально набросила на меня жена. Зелёно-жёлтые квадраты, я отчётливо их вижу: нити основы, нити утка, единичные пупырышки посредине.

Вместо ожидаемого триумфа со мной творилось невесть что. Я пытался успокоиться, но даже язык моих оправдательных мыслей становится казённым, словно я снова писал медицинский протокол: штамп громоздился на штампе, формула наползала на формулу. В итоге я выпил снотворное и заставил себя отключиться.

Когда я проснулся, сразу же позвонил в больницу. Мне сказали, что состояние Жанны стабильное. Что и требовалось доказать, повторил я про себя. Ложная тревога. Я готов был забрать Жанну домой самое позднее через несколько дней.

Я спросил у жены, которая общалась с матерью чаще чем я: хочет ли Жанна, чтобы я навещал её в больнице. Жена сказала: вряд ли. У меня отлегло от сердца. Не знаю, смог бы я посмотреть Жанне в глаза, если б она вдруг пожелала меня видеть.

И хоть никто ничего не заподозрил, я без конца вспоминал разговор, когда Жанна выставила мне условия: никаких больниц, никаких врачей. Никакого вмешательства.

Жанна тогда пролежала в больнице всего трое суток. Она согласилась на МРТ головы и основные тесты, положенные для неврологического пациента. Я почему-то думал выяснить в первую очередь, нет ли у Жанны какой-нибудь патологии ЦНС. Врачи ничего не нашли, назначили полное обследование: УЗИ брюшной полости, малого таза, осмотр гинеколога и много чего ещё. Но Жанна была уже в силах дать отпор и пропустила мимо ушей все врачебные назначения. В один прекрасный день она просто сбежала из больницы.

Через полгода, в феврале, Жанны не стало.

Есть такие области медицины, работников которых пациенты наделяют особым цинизмом — и вот что я на это скажу. Нет у моих коллег никакого цинизма, они себя так ведут, потому что просто вынуждены делать мучительные и бессмысленные вещи. Например, обнаруживать уродливые, иррациональные силы, с которыми в большинстве случаев уже поздно бороться. Назначать паллиативное лечение и говорить родственникам в глаза, что ничего уже нельзя поделать.

Всё случилось ошеломительно быстро. События походили на броуновское движение частиц: непонятно куда направленное, непонятно кем и зачем заведённое.

Жанна ничем себя не выдала. Она уверяла, что четвёртая стадия обнаружилась случайно, при стандартном обследовании.

Но после её смерти мы обнаружили в тумбочке выписку из специализированного диспансера, и дата первого обращения говорила о многом. Выписке было больше чем полтора года. Огромный срок. Вот почему она отказалась пройти тесты.

Жанна умерла дома, как и желала.

Недописанная картина всё ещё стояла в её комнате, забытая, отодвинутая к стене. Именно эту картину я и получил в наследство. Огромное полотно, размерами с половину оконного проёма. Его невозможно было ни продать, ни повесить в нашей ипотечной квартире, ничего не нарушив и не поломав.

Картину я повесил в своём рабочем кабинете. И перевешивал её всякий раз, когда переходил на новое место работы. Когда я только начинал рассказывать историю про Жанну, я этого ещё не знал, а вот теперь понял: картина медленно и верно воздействовала на меня почти два десятилетия. Может быть, именно из-за этого полотна я занизил хоккеисту Ломаному величину патологического потока на МПП.

Я опишу вам коротко эту картину. На полотне нарисованы хаотичные линии, напоминающие то ли занавески, сдвинутые в угол окна, то ли чей-то профиль. Самый низ композиции, как я уже говорил, остался не прорисованным. Но я заслонил это мутное, пустое пятно, придвинув к стене столик, на котором в моём кабинете обычно стоят банки с гелем, жидкость для обработки датчиков и несколько коробок с презервативами для ректовагинальных исследований.

Моя шестая беседа с Э. Д.

— Недели две, а может, даже три, я не смогу вас принять.

— Уезжаете в отпуск?

— Нет, ложусь на небольшую плановую операцию.

— Что-то серьёзное?

— Надеюсь, нет. Не хотелось бы выпадать из рабочего процесса.

— Вам что-то понадобится? Я могу вас навещать.

— Чего удумали. Нет уж. У меня есть кого попросить. Приходите через две недели, как обычно.

— Хорошо.

— Как вы устроились?

— Никак. Пришлось вернуться в старую квартиру. Всё напоминает о прошлом.

— Нужно куда-нибудь съездить, развеяться.

— Какие могут быть поездки. Я не заслужил.

— Пытаетесь воспитать в себе характер?

— Как могу.

— Иногда нам кажется, что мы развиваем характер, а оказывается — растим в себе жестокость.