Белая обезьяна, чёрный экран

— Дай, Маяковский, мне глыбастость, буйство, бас, непримиримость грозную к подонкам!.. — декламировал какой-то человек, сидящий напротив.

— Чувак сам такое написал? — спросил я Валеру шёпотом.

Валера повернулся ко мне, помолчал секунду, скривился и, в свою очередь, прошипел мне на ухо:

— Тёмный ты, Храмцов.

Валера отвернулся, и мне сразу стало неинтересно.

Но тут меня кто-то тронул за плечо.

* * *

Девочка была светловолосая, коротко стриженая, одетая в безразмерное синее платье, хотя мне оно показалось огромной футболкой с чужого плеча.

— Пойдём со мной? Поможешь.

Она серьёзно и выжидающе смотрела на меня, и левый глаз её немного косил. Всего лишь чуть-чуть, это совсем не бросалось в глаза: казалось, она обращается не ко мне, а к человеку, стоящему у меня за спиной. Девочка повторила:

— Пойдём.

Я поднялся и пошёл за девочкой.

Моя спутница уверенно пробиралась между людьми. Одной рукой она придерживала длинный синий подол, а вывернутым вперёд локтем прокладывала себе дорогу. Вторую руку она наконец протянула мне, идущему за ней след в след.

Мы прошли в помещение, которое когда-то было кухней, но на том месте, где в кухне обычно размещается плита, валялись разнокалиберные куски фанеры, а возле окна оживлённо беседовала группка людей. Неподалёку от них стояла пыльная и заляпанная присохшей белой краской стремянка. Девочка отпустила мою руку и указала на лестницу.

Я глянул. Над верхним краем развёрнутой стремянки, на потолке, виднелся люк, облезлый, выкрашенный в тускло-бирюзовый цвет. Девочка подошла к лестнице и, крепко сжав пальцами опоры, слегка качнула её.

— Немножко шатается, но на самом деле это крепкая лестница, — сказала она. — Подсади, а то мне роста не хватает. Или залезь первым, а потом подтяни меня.

— Ты хочешь открыть люк?

— Здесь выход наверх, — сказала девочка нетерпеливо. — Давай, ты первый. Залезешь, потом дашь мне руку.

Я ещё раз поднял взгляд к дверце люка, нахмурился и посмотрел на девочку.

— А тебе можно туда?

— Ой, — протянула девочка. — Ну, не хочешь — как хочешь.

И она так разочарованно посмотрела на меня, что я решился, сделал шаг вперёд и поставил ногу на лестницу.

— Постой! — сказал я девочке, которая собралась было уходить. — Но чур, потом со своей мамой разговаривай сама.

Девочка кивнула и сделала вид, что держит опору.

Когда мы залезли наверх, оказалось, что в нашем распоряжении всего лишь маленький горизонтальный пятачок, на котором сидя можно было с грехом пополам уместиться, хотя подошвы всё равно сползали по наклонному скату, пыльному и усеянному мучнистым птичьим помётом. Девочка, недолго думая, примостилась на самом краю и спустила ноги на скат.

— Садись, — она шлёпнула ладонью по ржавой поверхности.

Я ещё даже не посмотрел вниз, а во рту у меня от страха появился привкус железа. Вокруг стелились только крыши и торчали кирпичные трубы, а сверху нависало набрякшее, воспалённое небо. До края кровли было ещё метров двадцать; край этот, казалось, наползал на другую крышу, а тот — на следующую, и так создавался эффект бесконечного кровельного ландшафта. Словно мы балансировали на панцире огромной черепахи.

Девчонке всё было словно с гуся вода. Она то зажмуривала глаза, щурясь, как сытый кошак, то довольно вертела головой. Я наконец уселся рядом со своей спутницей и спустил ноги вниз.

— Еле уместился, — я попытался скрыть замешательство.

— Был бы ты совсем карликом, было бы лучше, — сказала маленькая нахалка, глядя мимо меня. Потом примирительно улыбнулась.

— Ну и что, что ты маленький. Зато не пьяный.

— Вот ты и ошиблась, — сказал я, счищая с пальцев гуано. — Я немного пьяный.

— Мама говорит, что люди сами не всегда способны себя оценить, — важно произнесла она, тоже отряхивая ладони.

— А кто у тебя мама? — спросил я.

— Моя мама — художник. Но её картины никому не нужны, — сказала девочка, ещё раз отряхнула пальцы и протянула мне растопыренную пятерню. — Привет.

Я пожал сухую, тёплую ладонь.

— Привет, — повторил я. — А сколько тебе лет?

— Девять, — сказала девочка и глянула на меня исподлобья. — А ты тоже художник?

— Нет, — сказал я. — Я студент. Буду врачом.

Девочка присвистнула.

— Вот мне повезло! — воскликнула она. — Если с крыши навернусь, будешь делать мне искусственное дыхание? Нос в рот?

— Да ну тебя, — сказал я. — Дурочка.

Мне показалось, что в небе разрядили первую молнию.

— Сам ты дурак, и ещё трусишка, — сказала она. — А живёшь ты где? — девочка забрасывала меня вопросами.

— Ну, пока здесь, — я указал на люк за своей спиной. — У Григорьича.

— Григорьич хороший, — сказала девочка. — Спорим, ты у него не выдержишь?

Я пожал плечами. На мою щёку упала крупная капля. На крыше проступили тёмные гулкие пятна.

Небо недолго раскачивалось. Несколько секунд — и оно хлынуло на нас потоком. Я вдруг сообразил, что забыл спросить, как зовут мою спутницу. Но было поздно — девочка меня уже не слышала.

— Спускай меня немедленно! — закричала она.