Белая обезьяна, чёрный экран

— Такое же язычество, как у вашего философа, который за собой повсюду таскает себя самого. А знаете, что в русских деревнях были специальные люди, которых звали на ночь посидеть с покойником? Правда, в основном это были женщины.

— Знаю. Рядом с мамой Надей всю ночь сидела соседка.

— Зачем они так делали, знаете?

— Чтобы читать молитвы.

— Чтобы отгонять нечистого.

— Всё это притянуто за уши. Мне просто нужно было защитить себя. Чтобы никто не подумал, что это я её «того».

— Ну конечно, так. Считайте, я просто немного развлекла вас беседой.

Задание 6. Фонарёв

(из коробки №S-55/2-ЮХ)

2003 г.

Никогда в жизни я не видел такого человека, как пациент Фонарёв. Он уже перестал быть моим пациентом, но я всё равно уверен, что Фонарёв до сих пор здравствует и где-то ходит по нашему большому городу.

Я помню Фонарёва человеком около пятидесяти, невысокого роста, сухощавым, похожим на узловатое, кривоватое деревце. Фонарёвские волосы, растущие вокруг аккуратной лысины, самостоятельно укладывались в классическую францисканскую тонзуру. Черты его лица не отличались выразительностью, и мне, кроме волос, запомнился только крупный, мясистый подбородок. Работал он то ли страховым агентом, то ли агентом по недвижимости, а может, в разное время и тем и другим.

В характере Фонарёва была, пожалуй, всего одна, зато основополагающая черта. Он готовил себя к тому, чтобы выстоять.

Помню, как он пытал себя бессонницей. Не спал четверо суток подряд — и на пятые сутки, когда испытание завершилось, попал в нашу клинику. Сон был изгнан из его организма добросовестно. Мягкие нейролептики на Фонарёва уже не действовали, а гипноз, который наш невропатолог попытался применить, обернулся тем, что Фонарёв встал со стула, направился в угол неврологического кабинета и принялся биться головой о стену.

Когда Фонарёва привели в порядок, он пришёл ко мне на УЗИ, смотреть щитовидную железу. Я спросил его, зачем ему понадобились эксперименты со сном.

— В застенках НКВД существовала такая пытка, — ответил Фонарёв. — Пытка бессонницей. Я должен быть к ней готов.

Никто из нас не мог понять, откуда в его голове зародилась чёткая уверенность в предстоящих муках, которые не сегодня завтра придётся преодолеть, — но идея, что эти невзгоды нужно вынести гордо, захватила Фонарёва целиком.

Однажды Фонарёв умудрился подвесить себя, привязанного за руки, к дереву — просто закрепил веревку на ветке клёна, а другим её концом затянул себе запястья. Убедившись, что узлы получились надёжные, он зажмурился и прыгнул вниз. Я узнал об этом, когда смотрел Фонарёву травмированный ключично-акромиальный сустав.

— Я очень боюсь физической боли, — продолжал он. — Я слабый человек. Больше всего я боюсь, например, что следователь вгонит мне зубочистку в барабанную перепонку.

— Почему вы думаете, что вас непременно будут пытать?

Фонарёв пожимал плечами и умолкал.

— Вы понимаете, я просто обязан подготовить себя… Я должен, понимаете, — отвечал он.

Нужно ли говорить, что у Фонарёва не было семьи. Поэтому вытаскивать его из передряг, кроме нас, было некому. След от ожога утюгом Фонарёв залечил себе сам. В других случаях требовалась медицинская помощь. Он приходил в нашу перевязочную, и молоденькая медсестра Айгуль, в просторечье — Гуля, лёгкой рукой обрабатывала, заклеивала, а то и зашивала несчастное фонарёвское тело. Каждый раз, выходя из больницы, Фонарёв восполнял потерянное время новыми подвигами. Между собой врачи говорили, что его поведение похоже на любое другое хобби — на коллекционирование, на экстремальный спорт. Приверженность к терапии у Фонарёва была нулевая.

Удивительное свойство его ума — в каждом предмете определять возможность приносить телесные мучения — вскоре перекинулось и на меня. Я настолько проникся мышлением моего больного, что, рассматривая различные предметы, например дырокол, вилку, дверную ручку, сам начинал видеть в них орудия пытки.

Однажды завотделением общей хирургии заметил, что наш Фонарёв подозрительно часто стал мелькать в коридоре возле процедурного кабинета. Медсестра Гуля в ответ на ироничный тон начальника внезапно покраснела и тут же деловито забегала по кабинету, гремя металлическими биксами, которые готовила на автоклав. Так или иначе, но вся больница мало-помалу узнала о том, в каких фантастических условиях иногда произрастает любовь.