Сначала я хотел выбросить Викин маленький столик на колёсиках, но он неожиданно пригодился, когда мне некуда было складывать книги, хранившиеся на балконе со старых времён. Забытые коробки с подписными изданиями и журналами достались маме Наде от одной из соседок по коммуналке. Бабка померла, а дети вытащили вещи на помойку, и среди них целый книжный шкаф — по тем временам огромное богатство. Соседи, знавшие цену книгам, сбегались — кто в бабкину каморку, кто к мусорным бакам. Мама сгружала в угол нашей комнаты целые кучи нужных и ненужных бабкиных вещей. После переезда многое потерялось, но книги так и остались храниться в ящиках и коробках на остеклённой лоджии. Их не разбирали почти сорок лет, если не дольше. Некоторые коробки отсырели, их пришлось выбросить. Но были и такие, которые сохранились. Я отыскал старые, по краям покрытые плесенью, художественные альбомы. Решил не выкидывать, а дождаться лета и высушить их под прямыми лучами солнца. Нашёл там и Пиранези, и Хуго Симберга, и Галлен-Каллела. Может быть, в эти дни, разбирая захламлённый мамы-Надин балкон, я впервые почувствовал азарт искателя древностей.
Я жил в тишине неделю или больше, но потом зачем-то включил мобильник.
И спокойствие кончилось.
Звонила бывшая. Вернее, сперва на экране высветилось несколько пропущенных звонков, и я хотел их проигнорировать, но не тут-то было. МТС действовал как информатор. Он засёк меня в сети и сразу доложил об этом всем, кто в течение последних дней пытался до меня добраться.
— Ты где? — стандартный вопрос без приветствия, словно есть какая-то разница, заперся я дома или восхожу на Джомолунгму. Впрочем, относительно второго Вика могла быть уверена: так далеко без самолётов я не заберусь. А значит — я всегда нахожусь где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки. Удобно контролировать такого мужа. Пусть даже и бывшего.
— В больнице, — соврал я.
— В какой? Я приеду, — сказала она тоном, не терпящим возражений.
— Мне ничего не нужно, — я собирался побыстрее свернуть разговор.
— А мне нужно. Хочу поговорить с твоим врачом.
— Врач против того, чтобы ты ко мне приезжала.
— Вот когда он мне скажет это в глаза, — произнесла она, — тогда я оставлю тебя в покое.
И добавила:
— Ребёнку я всё про тебя рассказала. Он должен знать, что у его отца голова не в порядке.
— Рассказала — и молодец, — я давно уже нажал бы кнопку отбоя, если бы жена не завела разговор про Сашку.
— И ещё. Имей в виду. Любые твои попытки ему потворствовать — бесполезны. Никаких денег он не получит.
— Ваше дело, — сказал я. — Надеюсь, ты за ним уследишь.
— Ты больной на голову! — крикнула она в трубку. — Я буду говорить с твоим врачом! Только посмей что-нибудь сделать, только попробуй! Если я узнаю, что Сашка по твоей милости… Я тебя засужу! Понял меня?
Я дал отбой.
Задание 11. Другой диагноз
И в семье Грачёвых и в нашей семье дети родились почти одновременно: у нас раньше, в июле, у Андрюхи — под Новый год. У обоих пацаны. Жёны к тому времени начали вращаться в отдельном от нас пространстве, заговорили на своём языке, а мы с Андрюхой так и остались вечными товарищами по несчастью. Наш сын появился неожиданно и быстро, а Таня Грачёва несколько лет лечилась от бесплодия, и рождение пацана для неё было настоящим праздником.
Детьми занимались в основном женщины, и потому мы с Андрюхой по полной загрузились работой: Грачёв — дежурствами, а я — платными приёмами. Андрюха сразу же загулял с одной интерншей. Как он объяснял, для снятия напряжения. Потом эта интернша, с пухлыми губами, исчезла, и появилась другая, с кудрями. Девицы западали на Андрюху сразу же, стоило ему придвинуться поближе и заговорить. Грачёв пил, но, кажется, это придавало ему в глазах девчонок особую ценность. Его запойные чудачества на первых порах сходили за экстравагантность и высвечивали всю сложность Андрюхиной натуры, а когда очередная пассия начинала понимать, что имеет дело с алкоголиком, было уже поздно. Андрюху нельзя было исправить или уговорить пройти лечение. Любые женские претензии заканчивались расставанием.