Белая сирень

— Батюшка, — прерывающимся голосом взмолился Старков, — помогите. Я жду добрую женщину, она о душе моей печется… Велите ее найти… задержите казнь. Мне бы только попрощаться… Разве это так много? Вы священник, где же ваше милосердие?

— Отрешись от земной суеты, сын мой, — проникновенно сказал священник. — Ты искупаешь грех перед Господом, и Всевышний в неизреченной благости своей…

— Заткнись! Параша с елеем! — взорвался Старков. — Лицемеры! Сволочи!.. Вам мало убить человека, надо еще в душу наплевать!

— Не богохульствуй, сын мой!..

Старков бросился на священника, разорвав строй конвойных. Но не достиг его: один из конвойных подставил ему ногу, и он растянулся на земле.

Его подняли. Из разбитого лица сочилась кровь, смешиваясь с весенней грязью. Душа Старкова окончательно сорвалась с колков.

— Мария!.. Мария!.. — кричал он истошно.

Конвойные пытались втащить его на виселицу. Он бил их, и они били его, выкручивали ему руки. Окровавленный, страшный, он цеплялся ногами за ступеньки помоста, орал, выл. Конвойные, озверев, били его по ребрам, голове.

Наконец его втащили наверх, где ждал палач с капюшоном и петлей.

— Я видел падение завзятых смельчаков, — гадливо, но с ноткой торжества сказал прокурор тюремному врачу. — Но такого распада никогда!.. Они все трусы, хотя и корчат из себя героев. — И добавил с усмешкой: — Что дает известную надежду.

— Нет, — задумчиво отозвался врач. — Это не трусость. Что-то другое… Совсем другое…

Тут веревка задергалась и натянулась струной. Врач не договорил…

…Сидящая в карете за караулкой дама в черном отвернулась от окошка, из которого наблюдала казнь, поднесла к глазам медальон, поцеловала его и, вглядываясь в дорогие черты узкого аристократического лица, сказала с невыразимой нежностью:

— Вот и все! Ты доволен, любовь моя?..

Конец

Мартин Андерсен-Нексе

Литературный сценарий

Второй вариант

К перрону Дрезденского вокзала подходит поезд. Из спального вагона прямого сообщения (на запыленной табличке значится: «МОСКВА — ДРЕЗДЕН») выходит очень старый, но бодрый и крепкий человек с большой, хорошей лепки головой, вокруг которой светлым нимбом реют легкие седые волосы. Он элегантен в своем сером твидовом костюме и белой крахмальной рубашке с черной бабочкой. Это всемирно прославленный писатель Мартин Андерсен-Нексе.

Проводник ставит на платформу его небольшой саквояж. И тут же к нему кидаются высокая стройная женщина средних лет и девушка лет двадцати пяти.

— Здравствуй, Иоганна, жена моя! — скрывая в шутливо-торжественном тоне растроганную нежность, приветствует Нексе жену. — Здравствуй, Дитте — дитя человеческое! — обнимает он свою младшую дочь.

Деликатно уступив близким право первого приветствия, к Нексе порывисто шагнул пожилой, очень высокий и худой человек с поэтической гривой волос, — назовем его Гуго, — немецкий писатель, друг Нексе.

— Здравствуй, Мартин, старый боевой конь!

— Здравствуй, Гуго! Рад тебя видеть.

Гуго подхватил саквояж Мартина, и все трое направились к машине.

— Ты хорошо съездил? — тревожно спросила Иоганна — Как ты себя чувствуешь?

— Как утес!.. А мои розы?

— Благоухают на весь квартал.

Они усаживаются в машину и трогаются.

— Ты отлично выглядишь! — заметил Гуго.

— Спасибо. И все же я не тот. Мне трудно выдержать целое заседание. Клонит в сон.

— Я всегда спал на уроках, лекциях и собраниях…

— Ты — другое дело. Ленивый, беспечный поэт. А я воспитан президиумами. Что ни говори, Гуго, а старость есть старость.

— Не возводи на себя напраслину, отец! — возмутилась Иоганна.

— А кто сказал, что во мне нет былого энтузиазма? — лукаво спросил Нексе.

— Мартин! — вспыхнула Иоганна и показала глазами на Дитте.

— А как ваш Комитет? — спросил Гуго. — Будет новая война?

— Не допустим! — решительно отрубил Нексе. — Мы будем так драться за мир! — И он потряс большим крепким кулаком.

— Ого! Борцы за мир настроены по-боевому! — улыбнулся Гуго. — Кого ты видел?

— Всех старых товарищей: Эренбурга, Фадеева, Полевого. Тебе кланяются, а Иоганну, конечно, обнимают… — Он круто замолчал.

Машина достигла старого центра Дрездена и пошла мимо великолепных барочных зданий, зверски разрушенных в самом конце войны бессмысленной, лишенной каких-либо военных целей американской бомбардировкой: Цвингера, Оперного театра, Кафедрального собора… Восстановительные работы коснулись пока что лишь знаменитой галереи, все остальное лежит в развалинах, и эти черные горестно-прекрасные руины кажутся грозным памятником войне.

Машина свернула и стала забирать на крутизну отстроенной окраины. Вскоре она остановилась у небольшого, под черепицей домика, заросшего плющом. От калитки к дверям ведет песчаная дорожка, обсаженная кустами чайных, красных и белых роз.

Дитте первой выскочила из машины, схватила тяжелый отцовский саквояж и потащила к дому. Гуго кинулся к ней, чтобы отнять саквояж, а Иоганна замешкалась, поскольку муж вроде бы не собирался идти в дом. Что-то привлекало его внимание. Но вокруг не было ничего примечательного, если не считать старого дворника, подбиравшего в совок всякий сор.