Белая сказка

В трудах и заботах прошло три года. И к концу третьего года, пришёл к девице немец с большой коробкой китайской росписью изукрашенный. "Прими",-- говорит,-- "в знак моей вящей признательности, дорогой подарок. Это тебе, красавица, за службу твою верную и безотказную".

А в коробке той была панель плоскоплазменная. Включил её немец -- вроде как рабочее качество продемонстрировать -- да более ничегошеньки девица уже и не вспомнила, прямо сказать до сегодняшнего дня, когда лик святой её к чувствам возвратил.

Растеклась красавица речами благодарственными и прямо посреди производственных процессов предложила спасителю своё девичество. От оного Егорка отказался, поскольку имел поспешность, да и не привык девичество принимать посреди промышленной обстановки. Но вот дорогу к немцу -- выспросил.

Дала тогда красна девица Егорке схему эвакуации и повелела двигаться против стрелок до самого логова хитрого немца.

--По дороге,-- поведала она,-- встретятся тебе чудища страшные. Это передовики производства, немецкими хитростями изувеченные. Я тебе дам свои вольфрамовые спицы, Марксовой алгеброй изрисованные. Ты их перехвати поудобнее, да и выставляй против всякой твари.

Отблагодарил Егорка красну девицу и двинулся супротив эвакуационных стрелок по цехам опасного производства. А были в тех цехах чудеса разные -- одно другого жутче. И всё-то катается, моргает и грохочет во всяких разных направлениях. Егорка же гражданской бдительности не теряет, план в левой руке держит, а спицы вольфрамовые -- в правой.

Прошёл он так половину цехов, и начали со всех стен и изо всех подполов чудища страшные проявляться. Кто с разводными ключами замест всех конечностей, кто -- с проблесковым маяком в единственном глазу, а кто и вовсе человеческое обличие утратил до полной неузнаваемости. Только подумал Егорка испугаться, как засветилась на спицах Марксова алгебра, взвились пролетарские формулы да и разогнали по углам да застенкам всю индустриальную нечисть -- только глазёнки подлые моргают из-под конвейера, да шуршат испуганно из распределительных щитов пауки-электрики.

Не успел Егорка холодный пот со лба утереть и на предмет чудищ заводских успокоиться, как распахнулись железнодорожные ворота в цех и въехала по четырём рельсам образина размеров невиданных. Въехала и стала, таращится глазами ксеноновыми, злобнояркими. Лапищами чугунными поводит -- каждая лапа на сто пудов, на каждой -- по три колёсных пары. Голова -- с киоск "Союзпечаль", морда злющая. И рычит образина, лютой злобой яростной, и чадит, и дышит паром.

Слетели с Егоркиных спиц тайные знаки Марксовой алгебры -- да и разбились о морду супротивника. Второй раз слетели -- осыпались в разные стороны. Заревела зверюга и пошла на Егорку смертным шагом.

Тут-то Егорка и понял -- не видеть ему ни голубого неба, ни белого снега и красного знамени. А как понял -- упал на колени, лбом пол подпёр и принялся творить всем сердцем коммисарову молитву. Молился он и не видел, как воспряли от коммисаровых заветов Марксовы знаки.

А знаки те взвились, алей Знамени Победы, жарче Вечного Пламени и стали верным щитом Егорке. Размахнулось чудище лапой стопудовой чтобы вогнать в землю Егорку -- но щита не пробило. Треснул чугун, отвалились колёса, брызнула во все стороны мазутная сукровица. Ахнуло чудище и подскочило, да так, что чуть крышу с крепежей крупногаечных не вырвало.

Тем временем, знаки заветные расселись по болтам, шурупам, гвоздям и другим мелкоштучным скобяным принадлежностям, вцепились в них крепно-накрепко, да и собрались в единого и цельного боевого коня. Воспрял Егорка, встал в стремя, протянул руку -- и легло в его руку копьё цельнометаллическое, из вольфрамовых стержней и пролетарских истин скрученное.

Ударил боевой конь сталелитыми копытами по бетону, дыхнул, взвыл и понёс Егорку на встречу злобногромадине со всей своей краснознамённой силушкой. Размахнулось чудище в последний раз, да ничего уже поделать не смогло -- проткнул его насквозь Егорка своим заговорённым оружием.

Взвыло всё, загрохотало, затрещало, пошло расходиться по сварным швам и бетонным перекрытиям, да так громко и яростно, что вылетели поводья из Егоркиной руки и сам он потеряв остатки кавалерийского равновесия, полетел кубарем без цели и направления.

А что потом было он не помнил, потому как головой ощутил что-то большое и чугунное.

Когда же Егорка Подзимный опять начал помнить, думать и всячески мыслительную деятельность совершать, то оказалось, что держат его под руки два жуткомордых промышленных панцершвеллера. И не где-то держат, а прямо над ценральным ковром в кабинете хитрого немца. Да и сам хитрый немец тут как тут, за дубовым столом сидит, ус на вольфрамовые спицы накручивает, моноклем недобрые блики производит.

-- Что ж ты, русиш швайн, панцерфауст тебе через туда, натворил? За каким резоном аппаратуру арийскую изнегодил? Процессы производственные запутал?

-- Да чтоб ты, выкидыш гамбургский, перестал экологическую контру чинить и добрых людей с толку морочить,-- прорычал Егорка, норовясь от панцершвеллеров выкрутиться.