Белая сказка

— Окажи,— говорит,— мне друг Егорка услугу телесного свойства, а я тебе совет подскажу.

— Устал я,— ответил Егорка Подзимный,— три дня и три ночи на снегоходной машине скакать и нет во мне никакой телесной силы. Ты, Нюрка, дай мне отдыха до вечерних сумерек, а там видно будет.

Уложила милиционерова вдова Егорку спать, а сама завела над ним грустную бабью песню. К вечеру Егорка проснулся и оказал обещанную услугу. А Нюрка, в ответ, сообщила ему буквально следующее:

— Коли ты на комбинат идёшь, то иного пути кроме как через будку-душегубку нет и не предвидится, потому как строен комбинат не по-нашему и забор в нём ненашенский, заговорённый немецким закладом с заковыкой. Оттого дырок в нём нет. А есть злонамеренный заводной сторож, который в будке сидит и имеет при себе баллоны с жидобойным газом. От того газа блохи и жиды дохнут, а у тебя, голубь мой, глаза заслезятся и в горле запершит — тут-то тебя заводной сторож и повяжет. Потому, вот тебе мой совет: будет тебя сторож в душевую камеру звать на предмет гигиены, ты от камеры той руками и ногами отказывайся, а требуй беседы с пристрастием. Как добьёшься ты той беседы, голову с плеч не теряй и глазами по сторонам смотри, может чего и высмотришь.

Отблагодарил Егорка вдову и отправился к будке-душегубке. Была та будка высотой в трёхэтажный хрущеблочный дом, и шёл по ней фашистским крест-накрестом немецкий заклад с заковыкой, дырки из забора изгоняющий. А окон в будке не было. Были только двери в два нечеловеческих роста, обитые танковым панцирем. Стукнул Егорка в те двери, так что звон пошёл по всему комбинату. Другой раз стукнул, третий. Тут двери отворились и вышел ему навстречу заводной сторож в ненашенской униформе и с быстробойным ружьём системы Шмайсера. А на униформе у него были сплошь черепа, кости и другие нордические принадлежности.

— Стой-кто-идётт-стрелят-стрелят-будет-их-бин-дубин.

— Егорка я, Подзимный, по батюшке — Станиславович. Иду я с хитрым немцем обсудить взаимную выгоду и другую геополитику.

— Не-знать-не-находить-твоя-проходит-санитарно-гигиена-душ-вода-канцероген.

И, стало быть, как сказал он про санитарно-гигиенические канцерогены, так сразу и начал Егорку к душевым камерам ружьём своим подталкивать.

— Нет,— сказал Егорка,— С санитарными мерами ты, солдатик, повремени, а покамест учини мне беседу с пристрастием, потому как имею я непосредственно важную информацию касательно крайней делопроизводственной выгоды.

Скрипнул заводной сторож умственными механизмами от такого словосплетения и толкать Егорку перестал. Вместо этого доставил он его в специальную комнату для пристрастных бесед. Усадил за железный стол и направил в лицо яркую лампочку.

— Говорит-твоя-важный-информация-моя-слушат.

Начал Егорка говорить про месторождение микояновки, которое он, пока на снегоходной машине мёрз, выдумал. Говорит, а сам по сторонам смотрит. И видит, что весь пол в комнате стреляными гильзами усеян. Прервал он речь и спрашивает:

— А что это у тебя, фрица заводного, столько штатного беспорядка в пристрастной комнате?

— Не-твой-дело-что-мой-себе-в-голову-стрелят...

Отчеканил заводной сторож и осёкся. А как осёкся, так и упал головой на железную столешницу, заплакал горючими слезами.

— Быт-я-ранее-не-дойчен-сторож-а-русиш-парень-зват-Иван,— сказал он и поведал свою историю. А история у него была такая:

Ранее, когда ещё ни комбината, ни хитрого немца и в мыслях не предвиделось, был Иван сторожем дачного товарищества. Дело своё знал, руку имел твёрдую и обрез пристрелянный. Днём спал, а ночью нёс дозор. Так долго дело шло, а потом, стало быть, пришёл в эти края хитрый немец и не стало дачного товарищества, потому как от комбината такие испарения шли, что ничего, кроме белены на три версты окол не росло.

Загрустил тогда Иван, зарядил обрез рублёным гвоздём и сталкерскими гайками, и отправился к хитрому немцу, чтобы призвать его к ответу и нанести более тяжкие телесные повреждения. А хитрый немец, посмотрел на тот обрез и сказал, что может дать Ивану быстробойное ружьё и новые сапоги, потому как из обреза он помирать не хочет, а хочет погибнуть от цивилизованной немецкой пули.

Усмехнулся сторож садового товарищества такой заграничной придури, но принял от немца быстробойное ружьё системы Шмайсера и новые сапоги с вольфрамовыми каблуками. И как только взял он в руки то ружьё, как выскочили из ружья механические хитрости и прямо в Ивана завернулись, а сапоги превратились в ненашенскую униформу с нордическими принадлежностями. И от той подлости стал Иван злонамеренным заводным сторожем. Построил хитрый немец для него будку-душегубку и выдал триста баллонов жидобойного газа с инструкцией по применению.

Загрустил сторож и начал в себя стрелять из ружья быстробойного, да только все пули от нордических принадлежностей и заводных деталей плющились и отскакивали. Рассмеялся над ним хитрый немец и сказал, что на каждой пуле чьё-то имя написано. А Иванова имени ни на одной пуле нет, потому как зовут его теперь Унцурехнунгсфоишьштурмбандшвеллер.