Белая тень. Жестокое милосердие

Для полного ощущения покоя, счастья ему не хватало одного звонка, одного разговора. Особенно после того, как ему позвонил бывший сотрудник, с которым он теперь встречался изредка на улице и на собраниях в академии, и сказал, что знает о неудачах Марченко и о нападках на него и поддерживает его. Он любовался собою, воображал себя человечным и храбрым, чуть ли не героем, а Дмитрию Ивановичу было смешно, и он едва дослушал его до конца. После этого разговора ему особенно хотелось услышать голос Михаила. Он начинал уже сердиться на друга за его долгое молчание. Конечно, у Визира хватает своих забот, но разве он не может приехать на часок или хотя бы позвонить! Дмитрий Иванович уже мысленно говорил ему какие-то сердитые слова, упрекал, хотя и понимал, что упрекать за то, что ты кому-то надоел, по меньшей мере смешно. Какое-то охлаждение, а точнее, равнодушие со стороны Михаила он замечал уже давно — года полтора, если не больше. У Михаила появились новые друзья, особенно же подружился он с директором института, в котором работал. Дмитрий Иванович не раз заставал его у Визира, ему казалось, что директор этот — человек холодный, скучный, и тем более его удивляло, что остроумный, живой как ртуть Михаил может просиживать с ним по нескольку часов. Не раз задавал себе вопрос: о чем они говорят? Конечно же не о рыбной ловле, не о футболе, не о новом путешествии Тура Хейердала — всего того начальник Михаила просто не признает. О женщинах? Тоже нет. Впрочем, Михаил такой, что с кем угодно найдет о чем поговорить.

Поймав себя на том, что думает о друге дурно, Дмитрий Иванович устыдился. Но не мог подавить обиду на Михаила, который умеет найти ключик к душе любого человека, а не понимает, как истосковался по нем, как нуждается в разговоре с ним Дмитрий Иванович.

«А, что там… — подумал он. — Мы точно Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». И набрал номер телефона Визиров.

Трубку взяла жена. Она ответила испуганно, встревоженным голосом:

— Ты знаешь, с ним что-то случилось. Еще утром бегал на базар и в магазины. А сейчас — тридцать восемь и пять. Да еще тошнота!

— Может, что-нибудь съел? — встревожился и Дмитрий Иванович. — Жарища, теперь часто отравляются колбасой. Ты вызвала неотложку?

— Вызвала. Ждем ее. Прости, он зовет. — И положила трубку.

«Ему нужно немедленно промыть желудок. И выпить крепкого чаю», — подумал Дмитрий Иванович, досадуя, что не успел сказать этого жене Михаила.

Сначала он хотел перезвонить, а потом подумал, что лучше будет, если он поедет сам, хоть чем-то поможет, посоветует, а в глубине души была еще одна мысль — вот и повод повидать Михаила.

— Ирина, Михаил заболел, — засуетился он, сбрасывая старые синие спортивные брюки и надевая костюм. — Я к нему.

— А не поздно? — спросила Ирина Михайловна.

— Какое поздно? Десятый час. — И он снял с вешалки капроновую шляпу.

На дворе было еще светло. На улицах сновало множество всякого люда — в основном приезжего, на остановке такси выстроилась изрядная очередь, но Дмитрий Иванович спустился вниз на улицу Горького и остановил какую-то служебную машину.

Через четверть часа он был уже на Русановке, нажимал кнопку мелодичного звонка на дверях квартиры Визира. Открыла ему, что-то дожевывая, старшая дочка Михаила, черноволосая, высокая девушка, студентка мединститута, пропустила его в квартиру, в полутьму, в которой поблескивало только большое круглое зеркало, а в нем чернели, отражаясь с противоположной стены, ветвистые, похожие на опаленный куст оленьи рога. Когда девушка включила свет, он прочитал на ее лице удивление и что-то похожее на просьбу о прощении.

— А папа с мамой вместе с Демченками только что пошли в кино, — сказала она, видно искренне сожалея, что Дмитрий Иванович не застал ее отца. — Они мне оставили записку.

Марченко ощутил стыд и неловкость — почему-то в первое мгновение только стыд и неловкость, — попрощался и вышел. Он медленно спускался вниз по лестнице, медленно и долго: квартира Визиров — на шестом этаже (вверх поднимался на лифте), и в такт его шагам что-то опускалось в его душе. Оно было холодное и тяжелое, как ледяной пласт, это «что-то». Вышел на улицу, постоял у дома, а затем пошел вдоль залива в сторону метро. Он шел не по асфальту набережной, а по тропинке, извивающейся в кустах прибрежного ивняка. Уже смеркалось, тут и там по белому песку к воде брели влюбленные парочки, они целовались, не замечая или игнорируя его, пожилого человека, забредшего в такую пору в кущи любви, а ему тоже было все безразлично, он и сам едва замечал их. Он думал о том, что сейчас произошло. Думал упорно, придирчиво, пытался докопаться до причин такого поведения Михаила, он как бы перелистывал страницы в книге, которыми кончалась самая интересная глава, — после них уже нечего ждать впереди.