Белая тень. Жестокое милосердие

— Скажу вам со всею откровенностью, — подняла она голову. — Только плюсквамперфект. Чем-то вы мне… Нет, может, это и не совсем так… Конечно, каждая женщина хочет выйти замуж. Кстати, наверное, так же, как почти все мужчины когда-нибудь собираются жениться. Я тоже женщина… И была уже замужем. Вы думаете, я разошлась с мужем потому, что он никто… Младший, без перспектив… Совсем нет. Прошлый раз я сказала вам неправду. Он не был тихий. Он был тиран. Никчемный маленький тиран. Ревновал, плакал, шпионил, бегал за мной, пробовал бить… Без малейших оснований. И пускал слюну, когда видел других красивых женщин. Да… Вы всего этого не поймете… Такие, как вы, думают, что женщины только и стремятся выйти за высокую должность или за машину с дачей. За докторов наук! А вы думаете, так это хорошо и легко выйти за ЭВМ? И можно считать это жизнью? И быть подстилкой? Или расфуфыренной куклой. Или… плевать на него, а самой бегать в этот парк к другому? Или… Леший его знает что… А хочется… Кто знает чего хочется. Врут все ваши машины… Хочется Онегина… Ромео. Ну, не Ромео… Да и, допустим, Ромео я уже не заслуживаю. А кого-то такого, в современном понимании… Да что там… — Неля махнула рукой. Она выплеснула все и умолкла. Стояла раскрасневшаяся, порывистая, красивая в гневе и решимости. Хотя сейчас он этого не видел. Он был уничтожен, раздавлен. Уничтожен вдвойне — ее правдой, искренностью чувств, а еще — это едва улавливал — она оказалась выше его в логическом мышлении, объяснении многих вещей, о которых он едва ли и подозревал. Этого он никогда не думал. Смотрел на нее. Красивенькая, глупенькая… Пончик, хитренькая мещаночка. Ну, может, немножко больше… И вдруг его пронзила страшная мысль. Уничтожающе-горькая для него. Так ты хотел увлечь мещаночку?.. Пончик? Куда же ты смотрел? Что тобой руководило? Чем же ты лучше других? А теперь… Когда узнал, что она…

«Что она? Подумаешь, мудрости… ну, не мудрости, но ведь…» Что-то стыдное, жгучее снова коснулось его сердца. Как же она… отхлестала. И какой же он примитив!

— Я… сдаюсь. Просто… Поймете без объяснений и долгих извинений?

Она поняла. А он понял, что сказал это своевременно. Он понял это по ее глазам, повороту головы, по тому, как она держала сумочку, — по всему. Еще мгновение — и она бы ушла. И уже навсегда. А ему сейчас до слез, до крика не хотелось, чтобы она ушла навсегда. Хоть и чувствовал, как трудно будет начать новый этап их отношений. Он так и сказал мысленно «новый этап» и выругался. Ох уж и крепко засела в нем эта наукообразная терминология. А скрепить то, что сейчас разорвалось, — нет, не скрепить, а завязать новый узел действительно трудно. Он представил себе, что было бы, если бы он сейчас попытался обнять Нелю. Он бы просто не смог. Одеревенела бы рука. И как бы удивилась она. Он и сейчас чувствовал себя словно бы вылепленным из застывающего гипса. Вот так будет стоять, прислонившись к холодному камню, и застынет совсем. И затвердеет душа и мысль…

— А знаете, как называют вас наши девушки? — спросила Неля.

Это было так ошеломляюще-неожиданно, что он вздрогнул. Но эта неожиданность была для обоих и спасительной. Неля одним ударом разбила ледок, намерзавший вокруг них.

— Как?

— Тираннозавром.

— Это, кажется, хищник.

— Самое хищное существо из когда-либо живших на земле. Страшнее его не было. Шеф — диплодок, большой, добрый, травоядный, вы — тираннозавр.

— Неужели чем-то напоминаю? — удивился он.

— Думаю… Нет. То есть не совсем. Знаю, вам это не польстит… но нет. Вы только макет тираннозавра. Или еще точнее — гипсовый слепок с него.

— Гипсовый слепок? — Он удивился такому совпадению: только сейчас почувствовал себя точно вылепленным из гипса, и вдруг это сказала Неля. Вместе с тем он чувствовал, как оттаивает, размягчается тело и душа, как они с Нелей словно возвращаются в разговоре на старые стежки, но без пролившейся только что горечи.

— Почему же все-таки слепок? И почему тираннозавр? — спросил он почти радостно. В каждом ее слове, говорила ли она всерьез или шутя, схватывала суть вещей или ошибалась, он чувствовал искренность, правдивость, и это становилось для него важнее самого содержания слов.

— Потому что в вас много неестественного, чего-то из пластика или еще там из каких-то полимеров.

— Пластиковое сердце, запрограммированные мысли?

— Да что вы (и снова это круглое, это певучее «о», от которого он даже вздрогнул). Совсем нет. Что-то такое нерушимое и… современное. А с другой стороны, есть у вас какие-то привычки… хищника. Когда вы о ком-то говорите, то так и кажется, что вот-вот слопаете его с костями.

Вот, значит, как — хищником был он. А не она хищницей, как полушутливо подумал в первую встречу.

— Настойчивость. Натиск. Но реализм уже индивидуума железобетонного века. Не мелового, а железобетонного.

— Не очень приятно, — улыбнулся он.

— А вы хотите приятностей?

— Ну, не то чтобы приятностей, — снова улыбнулся Борозна. — Но чего-то…

— Похвалы? Воспитывайте себя и дорастете до похвалы. Тем более что имеете собственную теорию самоусовершенствования. Испытайте ее на себе.