Белая тень. Жестокое милосердие

Неля открыла дверь и ужаснулась — такой вид был у Борозны. Его квадратное, вырубленное резкими линиями лицо вытянулось, в глазах — отчаянье. В этот момент Неля подумала, что Виктор Васильевич совершил какое-то невольное преступление. Может, на него кто-то напал, и он, защищаясь, убил человека… Она даже прикрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Борозна увидел, как в ее глазах всплеснул ужас, и растерялся совсем:

— Неля, вы не пугайтесь. Я пришел сказать. Я не могу… Мне показалось… мне показалось, что вы на меня обиделись. Больше чем обиделись. А это для меня было бы сейчас… Я сам не знаю, чем это может быть для меня. И вы тоже не знаете.

Ужас в ее глазах сменился удивлением, а удивление — радостью, горячей, даже жгучей. Она читала на его лице беспредельную искренность, и отчаянье, и страх, что его слова поймут неправильно, читала как неожиданно прекрасные строки из книги, она видела его неистовство и растерянность и тоже наполнялась тревогой и в то же время какой-то заботой, чувством опеки, подобным тому, с каким старшие смотрят на безрассудных озорных детей. Он и впрямь сейчас был похож на испуганного мальчика — этот крупный мужчина с профилем ассирийца, крутым лбом и густой острой бородой.

— Неля, я вас… Я вас… Вы не подумайте… Я только хотел сказать… то есть спросить…

Это был другой человек, совсем не тот, какого она знала раньше, — сконфуженный, встревоженный, с раскрытым настежь сердцем, близкий, беззащитный.

И все-таки еще какое-то мгновение Неля стояла перед ним со строго сведенными бровями, казалось, она что-то думала, что-то взвешивала — по ее лицу и впрямь проплыла зыбкая, почти мучительная тень — и отступила в сторону:

— Войдите. Неудобно как-то… разговаривать на пороге.

Борозна проснулся с легкостью на душе и в теле. Он сразу, еще не раскрыв глаз, вспомнил все, не вспомнил, а продолжил мысленно, потому что оно не прерывалось в нем даже во сне. Он лежал на диване, стоявшем в глубокой нише — такие ниши теперь делают всюду в однокомнатных квартирах, они действительно очень удобны и служат спальней, — укрытый цветастым одеялом, на двух роскошных подушках, а поскольку не привык так высоко подкладывать под голову — у него немного болели мышцы шеи. Он вспомнил, как они с Нелей еще долго стояли в маленьком коридорчике, как он говорил, а что именно — того вспомнить не мог, как что-то совсем неожиданно приблизило к нему Нелю, — он уловил это глазами, сердцем, оно не забыло, оно хранило и сейчас трепет ее тела и испуг, и, наверное, именно потому ее губы долго оставались твердыми, долго не отвечали на его поцелуи и только потом отмякли, а порыв, в котором ее руки сомкнулись за его плечами, был горяч и неистов.

Еще он вспомнил: она сказала «уходи», но не выпускала его из объятий. Это был мгновенный спор ума и сердца. Вечный спор, спор, в котором побеждает сердце. В большинстве случаев об этом потом сожалеют. И он дал себе в этот миг строгое обещание, что такого сожаления у них не будет.

Неля лежала на куцей кушетке наискось от него, подложив под голову ладонь, укрывшись полосатым халатиком. Халатик не закрывал ее всю, из-под него круглело смуглое плечо и выглядывали пальцы ног. Его охватило чувство нежности и жалости к ней, последнее, наверное, вытекало из того, что она лежала вот так, сжавшись калачиком на кушетке, подложив под щеку ладонь. И в то же время он боялся шевельнуться, чтобы не разбудить ее. Было еще рано, солнце еще только-только взошло, залив розовыми, переломленными в окне лучами противоположный угол комнаты. Там стоял шкаф с книгами, солнце золотило разноцветные корешки. Кроме курса теоретических основ биологии и другой специальной литературы на верхней полке он увидел немало поэтических сборников, десяток-другой классических романов и, что его особенно удивило, книг античных авторов. С одной из книг, которая не втиснулась в шеренгу и стояла вне ее, поперек, смотрел на него бородатый профиль Аристотеля, он до половины заслонял старое, видимо приобретенное у букиниста, издание Плутарха и новенькое — Геродота.

Невольно, пожалуй подчиняясь какому-то внутреннему толчку, Борозна посмотрел на Нелю и встретился с нею глазами. Она проснулась и наблюдала за ним.

— Взвешиваете мое интеллектуальное убожество, — сказала она и улыбнулась.

— Да нет… Просто я немного удивился такому подбору авторов.

— Я любила литературу, — снова улыбнулась Неля. — Больше классиков. Была фантазеркой. Все что-то выдумывала. А шеф все цитирует древних. Сначала сомневалась — есть ли там на самом деле что-то? А потом увлеклась.

— А биология? — невольно спросил он.

— Тут сыграл роль учитель. Был зануда и фанатик. Я знала, что сдам ее на пять.

Она шевельнулась, и он потянулся к ней. Глазами, руками, памятью прошлой ночи, но она отрицательно покачала головой и сказала:

— Отвернитесь на минутку, я встану.