Белая тигрица

В перерывах пили вино и охлажденные напитки. Обжорства действительно не было. Он сдержал свое слово. Граф пил много и не закусывал, его уже пошатывало, и капризная Лючия Оорл предпочла его покинуть. Она проделала это столь стремительно, что мы столкнулись с ней между двух пустоголовых рыцарей у выхода. У одного выпало копье, я поднял его, удивляясь, какое оно тяжелое, и сунул ему в железную перчатку.

— Лютня идет тебе больше, — сказала Лючия Оорл.

— Я предпочел бы королевскую корону, — отшутился я.

— Пока ты только король шутов, — усмехнулась она, отвернулась и быстро пошла по длинному коридору.

Кажется, я до сих пор не простил ей этой насмешки. Это было давно. Она была надменна и недосягаема. Я смотрел ей вслед, пока меня не схватил за плечо граф.

— Я женюсь на ней, — сообщил он.

— А мне-то что? — спросил я, высвобождаясь, у меня все закипело внутри от его прикосновения.

— Ну, хватит, Энди! Ты что, всё еще сердишься?

Я повернулся к нему, но вовсе не затем, чтоб увидеть его мутные, пьяные глаза.

— Посмотри на мое лицо.

— Ты и так слишком хорош. Один шрам тебя не испортит.

— Дело не в этом. Я не раб твой. Я свободный человек.

Граф усмехнулся криво и отвратительно, он смотрел на меня как на глупого щенка и сказал примерно то же, что и Марциал незадолго до смерти.

— Свободных людей нет. Мы все чьи-то рабы. Запомни, всегда есть тот, кто сильнее, и он чихал на нашу с тобой свободу! Чтобы быть свободным, детка, надо быть очень и очень сильным. Как барон Оорл, например. У него государство в государстве. Его предки награбили столько, что он не нуждается в королевских подачках. Ни один герцог не может себе позволить держать такую армию… ему плевать на всех, он преспокойно убил Эриха Второго, а Эрих Третий его боготворит, думаешь, он ничего не знает?.. А твои рассуждения о свободе мне просто смешно слушать! Чего бы она стоила, если бы за тебя кое-кто не заступился! Иди к черту, Энди, и считай, что тебе повезло!

— Тут дело не в везении, — сказал я зло.

— А в чем же? — тоже зло спросил он.

Тут меня прорвало!

— В том, что я талантлив, — объявил я, — Бог дал мне больше, чем вам всем, вместе взятым. И все будет так, как я хочу. И ты еще прибежишь ко мне…

Я сразу же пожалел о сказанном, потому что Андорм был не так пьян, как хотел казаться. Он протрезвел тут же и чуть не пригвоздил меня взглядом к стенке.

— Да, ты талантлив, — сказал он хмуро, — и тебе везет. Но смотри, как бы твоя свобода не обернулась еще большим рабством. Сдается мне, ты уже летишь в пропасть, Энди Йорк…

Он удалился шатаясь. У меня пылало лицо. То ли от возбуждения, то ли от жары. Этот праздник измотал и опустошил меня, слишком много я в него вложил стараний, слишком долго веселил этих господ с надменными лицами и пустотой в глазах.

Я вышел на балкон и задохнулся от прохлады и свежести. Боже! Как тихо и холодно! Какие яркие звезды над лесом! Жаль, что они меня не слышат. И никогда не услышат. Моя песня до них не долетит. Мой голос растает в глухом лесу. Мои слова не достучатся в звериные души. Мои слезы не растрогают застывшие деревья. Мои рассказы не взволнуют неподвижные камни.

Тогда зачем мне жить? Зачем не спать ночами, не бросая пера, не гася свечи, подбирая рифмы, терзая струны? Зачем всё это, если меня никто никогда не услышит? Да, всё так красиво и мудро устроено в природе, но ты уже катишься в бездну, Энди Йорк! Господи, прости меня!

Свет из окон хорошо освещал свежий снег под балконом. И следы большой кошки на нем. Я смотрел на них долго, еще вчера я бы бросился по ним прямо в лес, в одной рубашке. Но то было вчера. Я отступил назад и закрыл за собой дверь.

Праздник продолжался!

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Ночью по всему лесу разносился звериный вой, похожий на плач. Иногда он слышался совсем рядом, потом снова удалялся, тоскливый, душераздирающий. Под утро я не выдержал, оделся потеплее и отправился в темный еще, мокрый от талого снега лес. Следы ее исчезли, я шел наугад, без остановок и почти не оглядываясь.

Скоро мне показалось, что за мной кто-то следит. Я обернулся, никого не увидел, снова обернулся, снова никого… Стало как-то жутко. Потом я услышал слабый хруст веток, чуть не вскрикнул и заметил в зарослях елок два горящих зеленых глаза. Она вышла не сразу, сначала насладилась моим испугом, потом выпрыгнула на тропу и презрительно рявкнула на меня. Это за то, наверно, что я ушел вчера с балкона.

— Иди сюда, — сказал я устало.

Тигрица только фыркнула и исчезла в еловых зарослях, но когда я уже опустошенно сидел на корявом пне и тупо ковырял прутиком мокрую землю, она вернулась. Она была до того хороша, что нестерпимо хотелось ее погладить, хотя бы дотронуться до нее. Зеленые глаза насмешливо щурились, уши стояли торчком, а передние лапы переступали по опавшим мокрым листьям как по растерзанной добыче. Мы долго смотрели друг на друга, потом тигрица стала пятиться, и я понял, что она предлагает мне следовать за собой.