Белая тигрица

Сильвио стучал молотком. Ольвин и Касьо перекидывали тоненькую Марианну из рук в руки как игрушку, Изольда сидела на перевернутой корзине и хлопала громче всех. Я допел куплет и спросил у нее, кто эта маленькая синеглазая богиня в первом ряду.

— Даная Доминицци, — коротко ответила Изольда и уничтожающе усмехнулась.

Я был презираем. Я не знал, кто такая Даная Доминицци! Я восхищался ею просто так, слепо и глупо и вынужден был признать, что Господь Бог тоже гений в своем роде и тоже может, если захочет, создать совершенство, хотя бы и в образе женщины.

Ольвин устало сел рядом со мной, вытер пот с лица и глотнул из фляги.

— Ну и народу сегодня!

Я наклонился к его уху.

— Ольвин!

— Что?

— Я не могу молчать! Посмотри, какая девушка в первом ряду! Когда я на нее смотрю, меня тянет на подвиги! Да ты не туда глядишь! Вон же она…

Ольвин уже глядел куда надо.

— Замечательная девушка, — согласился он, — если хочешь, я тебя с ней познакомлю.

Такого ответа я не ожидал. Я думал, этот книжный сухарь хотя бы вытянет лицо от изумления и признает наконец, что кроме его сестры на земле есть и другие женщины, достойные внимания, с синими как озера глазами, с лебединой шеей, с тяжелыми черными косами…

— Ты ее знаешь?

— Да. Это дочь башмачника Доминицци. Хороша до безумия. Герцогиня Алоиза приблизила ее к себе и осыпает милостями как родную дочь.

Только тут я заметил, что за спиной у нее стоят два холеных телохранителя, а отделка на платье слишком тонка для простой горожанки. В ней было что-то от принцессы и от служанки одновременно. Губы сложены капризно, подбородок надменно приподнят, а глаза добрые и кроткие.

— Познакомь, — сказал я.

Когда представление закончилось, Даная Доминицци уже исчезла. Публика разошлась, солнце покраснело и зацепилось за шпиль костела, оно медленно и лениво таяло как масло на сковородке. Снова хотелось жить. Долго и счастливо. Ярко. Необыкновенно. Так, как никогда не получалось, что бы я ни делал.

А потом пришли домой, я умылся теплой водой, наелся, напился, растянулся на кровати, и мне уже ничего не хотелось. Я был снова сытый домашний кот, всем довольный и ласковый, и сосновым лесом моя комната уже не пахла, она пахла сладкими пирожками и яблоками. И что это со мной случилось там, на площади?

— Энди, я сегодня видела отца, — шепотом сказала Нолли.

Я сел.

— Когда?

— Когда ходила к портнихе. Он выезжал от герцога. Очень злой. Опять что-то не поделили!

— Он тебя не узнал?

— Я спряталась за угол.

Вид у нее был совершенно несчастный, хоть она и бодрилась. Никогда она еще не казалась мне такой маленькой и беспомощной! И никогда я не давал себе труда подумать, что будет с ней дальше, с ней, а не со мной. Сегодня я уже изменил ей. В душе. Мне ничего не стоит изменить ей и на самом деле. Я не привык сдерживать свои желания, я слишком себя люблю, я порочен и развращен, хоть и пою о высоких чувствах. Это только слова, слова и музыка.

— Боже мой, — сказал я с отчаянием, — Лючия, ты же ни в чем не виновата…

Она покорно выносила мои торопливые поцелуи, золотые волосы ее были распущены, я погрузил в них руки, я уткнулся в них лицом, я вдыхал их аромат и заметил вдруг, что у самых корней они не золотые, а черные.

— Ты красишь волосы? — удивился я.

— Ну и что?

Нолли почему-то смутилась и отсела от меня на другой край кровати.

— Ничего, — сказал я, — просто раньше я этого не замечал.

— Ты много чего не замечаешь, — усмехнулась она, — потому что интересуешься только собой.

— Неправда, — возразил я, — ты сама со мной никуда не ходишь.

— Может, мне еще и выступать с тобой на площади?

Я не стал отвечать, мне показалось, что мы сейчас опять поссоримся, слишком уж часто в последнее время это случалось.

— Иди ко мне, — сказал я, — или ты меня уже не любишь?

— Я тебя ненавижу, — вздохнула она.

^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^

^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^

Утром мы узнали, что дружина Оорла устроила в городе погром. Было много убитых и раненых, горели дома и деревья, костелы и лавки… и наш помост в том числе. На сожженной рыночной площади больше нечего было делать.

Мы стояли на пепелище, Нолли прижималась ко мне так отчаянно, словно была виновата в поступках своего отца. Мне нечем было ее утешить, мне самому было тошно оттого, что все так скоро и неожиданно оборвалось по прихоти вздорного барона. Еще вчера я казался себе таким счастливым и независимым. А вот завишу. Еще как завишу!

Ольвин водил носком башмака по пеплу. Лицо его было серое.

— Дождется Оорл… — процедил он сквозь зубы.

— Он вчера уезжал от герцога очень сердитый, — сказала Нолли, — не поделили что-то, наверно.

— Он был здесь?!

— Да. Я сама видела.

Ольвин на секунду отвернулся, видимо, чтобы скрыть от нас выражение лица, сдержать которое был не в силах. Оорла он знал. Знал и ненавидел. Я в этом не сомневался. Что-то связывало этого уличного акробата и всесильного барона, которому даже король не указ. Что? Смерть Эриха Второго? Изольда? Или, может быть, белая тигрица? Я еще раз поразился, что судьба привела меня именно к нему.