Белая тигрица

— Ты меня любишь?

Я кивнул, потому что рот был закрыт.

Послышался лязг замка. Нолли соскочила с моих колен и уселась за стол.

— Кажется, хозяин!

Хозяин был горбат. Все остальное, включая улыбку, у него было прекрасно. Он был в черном трико, башмаки, куртка и пояс из желтой кожи, волосы русые, глаза серые, спокойные, на сестру не похож ни капли. Кажется, я понял, за что мог ненавидеть его отец: не за уродство, нет, убогих детей обычно жалеют и любят как раз больше всех, а за немыслимую, издевательскую, смесь уродства и красоты. За то, что мог бы стать богом, если б не самая малость: горб на спине! Впрочем, это только моя фантазия.

Нолли ущипнула меня за рукав. Я понял ее нервный жест. Это был тот самый горбатый акробат, на которого мы так долго смотрели на рыночной площади, и я еще удивлялся, как можно при таком физическом недостатке иметь такую гибкость и силу. Пожалуй, он мог бы стать одним из королевских шутов, если б Эрих Третий, не дай Бог, конечно, приехал бы в Тарлероль и заглянул на рыночную площадь.

— Если я что-то понимаю, у нас гости, — дружелюбно сказал акробат.

— Это Мартин и Нолли, — ответила ему откуда-то из дверей сестра, — они сбежали от родителей и теперь скрываются. Пусть поживут у нас немного, ты не против, Ольвин?

— Я не против.

— Вот и отлично. Давайте теперь ужинать.

За столом мы не столько ели, сколько рассматривали друг друга. Я опять поразился, насколько отличались брат и сестра. Он весь был какой-то светлый, ясный, улыбчивый, словно изнутри светился, смотрел прямо, отвечал охотно, верил всему и сразу как человек, который сам никогда не врет. Сестра же была смуглая, серьезная, чем-то своим озабоченная и потому казавшаяся старше всех нас, даже когда смеялась. Поражали волосы, какое-то безумное множество черных волос, собранных на затылке в огромный узел, падающих на плечи, на грудь, на спину, завитушками лежащих на белой скатерти и на ее согнутых локтях…

— Вообще-то, в городе неспокойно, — заметил Ольвин, — барон Оорл опять что-то не поделил с герцогом, так что его дружина часто наведывается в Тарлероль, и не дай бог подвернуться им под ноги.

— Барон Оорл? — переспросил я, — тот самый, что отравил покойного короля?

— Ну, это сплетни. Никто никого не травил. Эрих Второй умер сам от сыпной лихорадки. Да и зачем Оорлу было убивать короля, если он был его любимцем? Ни один герцог не имел столько прав, сколько этот барон. Он и теперь по привычке думает, что ему все позволено. Дождется когда-нибудь…

— Ну что ж, постараемся не попадаться ему на глаза, — усмехнулся я, — правда, Нолли?

Она кивнула и откусила горбушку. Изольда подлила ей супа в обмелевшую тарелку.

— Ешь, детка, ты такая худенькая.

— Правильно, — согласился я и положил рядом с ней большой кусок пирога, — вот тебе еще.

— И еще, — сказал Ольвин и подвинул к ней чашку с медом.

— Мне это нравится! — засмеялась Нолли, — давайте я буду вашей маленькой дочкой?

— Маленькой сестричкой, — поправил Ольвин.

Изольда кивнула.

— У нас, в самом деле, есть маленькая сестричка, и мы по ней очень скучаем.

— А где же она?

— Дома.

— А где ваш дом?

Хозяева переглянулись и как-то замялись с ответом.

— А хотите, мы покажем вам завтра город? — спросил Ольвин.

— Конечно, — сразу закивал я, — мы же ничего тут не знаем.

Мне тоже поскорей хотелось уйти от щекотливой темы, потому что дальше мог последовать вопрос, где наш дом, и пришлось бы снова врать. И вообще, каждый имеет право на тайну. Мне очень хорошо в этом доме, мне нравится эта старая мебель, этот фасолевый суп, этот разговор ни о чем, эти люди, которые ничего от тебя не требуют, тишина, тиканье часов… и — о, ужас! — это все, что мне нужно для счастья! И это моя тайна. Об этом не узнает даже Нолли. Она считает, что у меня в крови жажда странствий, новых впечатлений, а душа все чего-то ищет… Ищет, черт возьми, кусок, где побольше варенья… вот этот, пожалуй. А теперь бы уснуть, обнять Нолли, уткнуться носом в ее светлые кудряшки и провалиться в сон. А утром мы пойдем осматривать город, будет солнечно и жарко, будет весело, если только не попадемся под горячую руку барону Оорлу или еще кому-нибудь похуже.

Нолли облизнула ложку с медом и надула щеки.

— Уф! Я наелась.

— Показать вам комнату? — спросила Изольда.

— Давайте сразу договоримся о деньгах, — сказал я.

Горбун удивленно распахнул чистые серые глаза.

— Каких еще деньгах?

— Ну, как же?

— Я зарабатываю деньги другим способом.

— Да мы видели…

— Идемте, — позвала Изольда.

В комнате, такой же простой и уютной как гостиная, пахнущей деревом, смолой, яблоками и еще неизвестно чем, как только за нами закрылась дверь, Нолли дернула меня за рукав и заговорила сердитым шепотом.

— Ты с ума сошел? Зачем ты предложил ему деньги?

— Да что такого?

— Он же святой, ты разве не понял?

— Ого!

— Я серьезно.

— А если серьезно, то у меня в сумке полный кошелек золотых дорлинов, и я не собираюсь жить за счет бедного акробата, да еще и Богом обиженного.

— Замолчи, Мартин! Как ты можешь так о нем говорить?!

— Нолли, детка, если я что-нибудь понимаю, ты в него влюбилась?