Белая тигрица

Она не слышала, не глядя, взяла с каминной полки огниво. Все это было странно, еще вчера вечером она казалась совершенно нормальной женщиной, может только, слишком красивой для той одинокой и скромной жизни, которую она вела, но теперь я, кажется, понял причину этого одиночества.

Развести огонь я ей не дал. Страшно подумать, что могло бы быть, не окажись я случайно на кухне! Она была сильная и гибкая, я просто не знал, что с ней делать, потому что она все время молча вырывалась и рвалась к камину со слезами на глазах, глаза были зеленые как трава-осока.

— Да что тобой? Что с тобой, Изольда? Ну, тише! Ну, куда ты?..

Когда она немножко успокоилась и перестала вырываться, пришел Ольвин. Более нелепой ситуации в своей жизни я не помню.

Я стоял в четыре часа утра на чужой кухне с оттопыренными карманами, обнимал полураздетую женщину и тупо глядел на ее брата, а наверху, в угловой комнате с запахом смолы и яблок спала моя жена.

— О, Господи! — сокрушенно сказал Ольвин, — вот она где!

Сестра перешла к нему в объятья и окончательно затихла.

— Какая нелепость, — проговорил он потом с отчаянием, — с ней уже давно этого не было, и надо же, чтобы именно сегодня… Какого черта ты тут делаешь?

Я и сам себе задавал этот вопрос, но теперь уже не имело значения, что меня сюда привело.

— Я никому не скажу, Ольвин, слышишь?

Он кивнул, поднимая сестру на руки.

— Она тебя не укусила?

— Да нет, ничего…

— Ночью ее еще можно как-то остановить, я сплю за стенкой и сразу просыпаюсь. Но иногда это случается с ней среди бела дня. Не держать же ее взаперти… Тогда приходится уезжать в другой город.

— Почему?

— Потому что за это отправляют на костер.

— Но она же не ведьма, она просто больна!

— Кто будет в этом разбираться?

— А вылечить эту болезнь как-то можно?

— Подожди, я отнесу ее…

Мы развели-таки огонь в камине и повесили на крючок чайник, потому что утренний голод какой-то особенно свирепый. Я с виноватым видом вытащил из карманов свои запасы.

— Понимаешь, не спалось…

Ольвин усмехнулся. Он сидел на стуле вместе с ногами, обняв одну коленку, как это делают гимнасты и маленькие дети.

— Там в буфете сахар и печенье. Доставай, если хочешь.

Я достал. Мы смотрели друг на друга.

— Ты, наверно, теперь жалеешь, что пустил жильцов?

— Да я сразу понял, что тебя надо послать к чертям, но девочка Нолли очень хотела остаться.

— Она, между прочим, сказала, что ты святой.

— В смысле юродивый?

Он засмеялся и пошел снимать кипящий чайник.

— Ну и в семейку вы попали! И сестра, и брат — оба ненормальные. Правда, если ее еще можно вылечить, то меня уже никак.

Если б он говорил не так весело и не с таким добродушным выражением лица, я решил бы, что он обиделся. Уроды обычно бывают обидчивые и обозленные. Этот оказался приятным исключением.

— А давно она заболела?

— Уже десять лет.

— Ровно столько…

— Сколько мы скитаемся? Да. Я не хотел, чтобы дома знали об этом, — Ольвин опять с ногами забрался на стул, — вот когда я ее вылечу, я вернусь…

— А если нет?

— Нет так нет… Вообще мне нравится такая жизнь: новые города, новые люди, даже новая мебель!

— Но ты ведь можешь привязаться к кому-то? Полюбить, в конце концов?

Он потянулся за банкой с вареньем, глядя, впрочем, не на банку, а на меня.

— Я непривязчив.

И это прозвучало жестко. Я понял, что свою непривязчивость он выстрадал. Через полминуты он снова светился изнутри и приветливо улыбался, но этот взгляд я запомнил.

— Слушай, Мартин, чем ты собираешься заниматься?

— Вообще-то… — я слегка изобразил смущение, — я хотел попроситься в вашу труппу. Вам не нужен еще один скоморох? Сальто я крутить, конечно, не умею… ну а пройтись на руках или пожонглировать яблоками, пожалуй, смогу. И вообще я способный.

Ольвин оказался очень доволен моим выступлением.

— Я тебе сам хотел предложить. Понимаешь, нам для комедии нужен еще один человек, ты как раз подойдешь.

— И кого же я буду играть?

— Рабыню — эфиопку.

— О, Боже! Ты считаешь?..

— Все будет отлично, Мартин, мы намажем тебя ваксой.

— А все остальное тебя не смущает?

— Ну, ты же способный!

Он смеялся надо мной. Просто и беззлобно.

— Смейся-смейся, — проворчал я, — посмотрим, что скажет Нолли.

Потом на кухню зашла Изольда. Она была в платье, умытая и причесанная. По тому, как она улыбнулась, я понял, что она ничего не помнит. Зато помнил я.

— Вы уже здесь? Я пришла готовить завтрак, а они уже едят!

— А что такого? — удивился Ольвин.

— Доброе утро, — вставил я, мне очень хотелось поймать ее взгляд и хоть что-нибудь в нем прочесть, кроме материнской заботы.

— Мартин, — сказала она чуть ли не с упреком, — неужели я вас вчера плохо накормила?

— Ласточка, ты готовишь прекрасно, — ответил за меня Ольвин, — просто мы обжоры.

— Бедные детки, едят одно печенье! Что вам разогреть?

— Подожди, — он встал и осторожно взял ее за плечи, — ты сегодня еще наготовишься.

— Да?

— У нас будут гости вечером. Надо же познакомить Мартина и Нолли с нашими друзьями?

— Понятно… Пирожки, гусь с капустой… этот вечно голодный Сильвио тоже будет?

— Конечно.

— Тогда еще и котлеты.

****************************************************************