Белая тигрица

— Ничего ты не понимаешь! Как будто кроме этой любви и не существует ничего!

Это говорила девушка, которая сбежала со мной от мужа на край света, которая всё бросила и стойко переносила все тяготы бродячей жизни. Я вдруг понял, что совсем ее не знаю.

— А что же тогда?

— Просто… Он святой.

— Что-то раньше тебя святость не прельщала. Скорее уж наоборот.

Она уставилась на меня удивленно.

— Ты прав. И Бога нет, и люди — волки… И мы с тобой… Он, конечно, такой как все, просто захотелось, чтоб кто-то был… Так вдруг захотелось! Как будто к солнцу из подвала…

Она грустно села на кровать, сбросила стоптанные башмаки, вынула заколку из волос. Она была маленькая, усталая и даже не красивая, просто милая своей юностью и оптимизмом, который куда-то вдруг исчез.

— Не смотри на меня… это пройдет. И не ревнуй, бога ради, это совсем, совсем не то…

Она долго и тихо плакала в подушку, потом наконец успокоилась и устроилась у меня на плече.

— Нам здесь хорошо будет, правда? Всё так просто, так чисто. Смолой пахнет, чувствуешь?

— И яблоками…

Провалиться в сон я так и не смог. И Нолли давно уже спала, и подушка ее уже просохла, и слезы ее были только от усталости и постоянного напряжения, в котором мы жили последние три месяца и два дня, но какая-то заноза не давала забыться и заснуть. Это запах смолы, не иначе! Это сосновый лес, который шумит где-то далеко-далеко, в синей стране Озерии, где поваленные деревья и огромные серые камни, где яркое солнце и холодные пронзительные ветра…

Зябко, мы сидим у костра: я, Марциал, Хлодвиг, Кристи и этот старик из Ядовитой Заводи, глаза у него черные-черные.

— Кто вам сказал, что здесь живет белая тигрица?

— Она здесь, на Орлиных Камнях, старик, — Марциал говорит уверенно, он всё делает уверенно, и таким, как он, всё обычно удается, — ее видели несколько человек.

— А зачем она тебе? — строго спрашивает наш попутчик, — ты и так красив, богат и удачлив, разве нет?

— Этого мне мало. Я хочу стать белым тигром.

— И ты знаешь, что для этого нужно?

— Напиться ее крови.

— Этого мало.

— А что еще?

Старик не ответил. Он осмотрел всех нас и остановил взгляд на мне.

— А ты, мальчик? Ты тоже хочешь напиться ее крови?

Мне стало не по себе от такого вопроса.

— Нет, — сказал я, — я только проводник.

— Мы ему нальем, если останется! — рассмеялся Марциал, — из тебя получится неплохой тигренок, малыш…

— Зачем? — угрюмо спросил я его, косясь на старика.

— Затем, что это полная свобода.

— Ну и что?

— Ты так говоришь, потому что не знаешь еще, что такое рабство.

— Я не раб.

— Все мы чьи-то рабы, тигренок…

— И ты, Марциал?!

Он засмеялся еще громче. Старик уходил на ночь глядя. Жутко было смотреть, как он уходит от костра в темную чащу, в холодные объятья совершенно беззвездной ночи. Я догнал его, молча сунул ему краюху хлеба. Он убрал ее в мешок.

— Может, останетесь? Куда вы? Я знаю эти места, тут опасно.

— Да. Тут опасно. Белая тигрица вас к себе не подпустит. В живых останешься ты один.

— Подождите!

Он ушел. Но он сказал правду. Я видел ее, гордо лежащую на большом валуне, после того как Хлодвиг сорвался с уступа, Кристи заклевали в ущелье орлы, а Марциала придавило упавшей сосной. Он жил еще долго, почти час, сосна валялась корнями вверх и истекала смолой, молодое сильное дерево, которое само ни за что бы не упало.

— Она сильнее, — сказал Марциал, — деревья, птицы, камни, — всё в ее распоряжении. Кошка! Драная кошка!..

Нет, она была прекрасна! Видит Бог, как я боялся ее! Но отвернуться, уйти, убежать было немыслимо, я любовался ею из кустов бузины, как завороженный. Она наверняка меня видела, но позволяла на себя смотреть и лениво жмурилась от солнца. Потом ей это надоело, она так рявкнула, что у меня все оборвалось внутри, и скрылась в чаще.

В свою деревню я добирался дней десять, один, без всякой веры в светлое будущее, без обещанных денег и, главное, без продуктов, которые улетели в пропасть вместе с беднягой Хлодвигом. Я проклинал тот день, когда связался с этими господами из Лесовии и согласился быть проводником. Лес я любил всеми силами души, но тогда решил, что с меня хватит, что надышался я целебным хвойным запахом на всю жизнь!

///////////////////////////////////////////////////////////////

/////////////////////////////////////////////////

Встал я рано, как только забрезжил рассвет. Уж лучше побродить по улицам, чем валяться как дурак в постели и смотреть в потолок. Чтобы не разбудить никого, на кухню я прошел на цыпочках, отрезал кусок сыра, отломил горбушку хлеба и рассовал по карманам. Пока стоял в раздумье, не отхлебнуть ли вчерашнего компота, и в какой кастрюле он может быть, сзади послышались шаги. Я замер как вор на месте преступления, сам не знаю почему. Потом рассудил, что ничего особенного не совершаю, просто есть хочу, и обернулся.

В дверях стояла Изольда. В ночной рубашке. Она нимало не смутилась, она вообще не заметила меня, прошлась взад-вперед, села к камину, разгребла угли руками и стала укладывать щепки шалашиком. Движения были замедленные, осторожные.

— Изольда, — позвал я, чувствуя неладное.