Белая тигрица

— Не выдумывай.

Они ушли, а я делал отчаянные попытки сесть. Мне надо было до его прихода обрести человеческий облик, но я не успел.

Ольвин вошел, прислонился к двери, зажмурился, с силой стукнул по ней кулаками и тихо прорычал что-то как зверь в клетке, думал, что его никто не видит.

— Черт знает что! — не выдержал я.

Он обернулся на мой голос и мгновенно взял себя в руки.

— Кто тут? Мартин, это ты что ли?

— Я, конечно, кому же еще…

— Что ты тут делаешь?

Он переставил подсвечник и беспощадно высветил своего порочного жильца. Я сидел, привалившись к стене, голова моя кружилась, как флюгер на ветру, едва мне удавалось сосредоточиться и удержать перед глазами четкую картину, как она тут же расползалась. Пол налетал на потолок, стулья уезжали куда-то стройной шеренгой, огонь в камине разрастался до размеров пожара, потом вдруг мерк как потухшая головешка. Я устал от этого, глаза сами закрывались, но и тогда меня продолжало мотать по волнам.

Только чувство необъяснимой тревоги не давало провалиться совсем. Сейчас происходило что-то важное в моей жизни, именно в моей. Что-то повернулось, сорвалось с крючка и понеслось под уклон!

— Ты пьян? — Ольвин сел на корточки и заглядывал мне в глаза.

— Нет.

— А что же с тобой?

— Удовольствие аристократов, — усмехнулся я.

— О, боже! И давно ты тут валяешься?

— Я всё слышал.

Он воздел руки к небу.

— Нет, это уму непостижимо! Ты что, издеваешься? Ты другого места не мог найти для своего удовольствия? Черт возьми, почему когда ты выясняешь отношения, я мотаюсь по оврагам и собираю хворост?

— Наверно, потому что ты святой, Ольвин.

— Да замолчи ты! — он сел рядом со мной на пол и досадливо отвернулся, — какой я вам святой!.. Ты даже не представляешь, Мартин, чего мне это будет стоить…

— Если ты убьешь барона, то головы.

— Убьешь барона… — он как-то невесело рассмеялся, потом хлопнул себя по коленкам, — ладно, надо ехать!

— Что ты задумал?

— Я должен увезти ее прямо из замка. По дороге это совершенно невозможно.

— В замок ты даже не попадешь! Я был там, я знаю, что это такое!

Ольвин встал и посмотрел на меня сверху вниз.

— Если бы не мог, я бы ничего не обещал. За кого ты меня принимаешь?

— За святого, — сказал я.

— Врезать бы тебе, чтоб не валялся там, где не надо, ты бы сразу переменил свое мнение.

— Врежь! Мне давно уже пора получить за все мои грехи!

— В другой раз. А пока живи…

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Не смеши меня, Мартин, от тебя сейчас помощи!..

— На что-то и я, наверно, годен!

— Да? А не боишься?

На этот вопрос я отвечать не стал.

С огромным усилием, но без посторонней помощи, я встал, зашел на кухню и выпил чуть ли не ведро воды. Голова прояснилась, правда ноги еще подгибались от слабости.

Ольвин сидел на лавке у стола, упершись руками в колени.

— Если честно, — сказал я, — это, конечно, самоубийство. Ты даже не представляешь, во что ты ввязался.

— Почему же? Представляю.

Он смотрел мрачно, исподлобья, и глаза его в полумраке были уже не голубовато-серые, а темные, усталые и какие-то беспощадные. В нем шла борьба, он на что-то решался, впрочем, нет, давно уже решился, только никак не мог поставить последнюю точку в этой борьбе.

Я вдруг понял, что он очень сильный человек, из тех, кто взглядом двигает горы и кипятит воду в котле. А я-то думал, что он весь такой легкий и светлый, как его летящая походка, как его ослепительная улыбка! А он словно вырублен из камня: жесткий рот, сильная шея, широкие плечи, могучие руки… Или это была игра светотени?

Он был другой, совсем другой, не тот, которого я знал и любил! Он изменился резко, и вместе с ним, я чувствовал, также резко менялась и моя жизнь.

— Ты как будто стоишь на ногах? — спросил он.

— Я как будто собираюсь ехать.

— Только не спрашивай ни о чем.

— Я тебя и так никогда ни о чем не спрашиваю.

— Предупреди Нолли, чтоб не волновалась.

К Изольде мы зашли вместе. Она собиралась ложиться и была уже в халате, из под которого выбивался воротничок ночной рубашки. Я пытался поймать ее взгляд, но безуспешно.

— Мы уедем на всю ночь, — сказал Ольвин.

— С ним?

— Да. Приедем, скорее всего, завтра вечером.

— Что ты задумал, Ольвин?

— Не волнуйся, ничего такого. Я тебе потом все объясню, а сейчас нам некогда.

Он вышел, а я задержался в дверях. Схватил ее, прижал к себе и, пока она не успела закричать, быстро зашептал.

— Мы, наверно, никогда больше не увидимся, слышишь? Ничего уже не остановишь! Можешь думать обо мне, что хочешь, да я такой и есть… Только я люблю тебя!

— Пусти!

— Запомни, я тебя люблю…

"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""" """"""""""""""""""""""""" ""

Мы ехали почти в полной темноте, в затянутом тучами небе не было ни одной звезды. Я даже смутно не представлял себе, как мы проберемся в замок, но уверенность Ольвина придавала мне сил.

По дороге было не до разговоров, только когда подъехали к замку, перевели дух. Рассвет был уже где-то рядом, в воздухе, в тишине, в мокрой от росы траве. Тревога не пропадала, а только усиливалась. Коней мы привязали на лесной опушке у края леса.

— Посвяти меня хотя бы в свои планы.

— Планы? Сейчас увидишь.