Белая тигрица

— Если это она спрятала книгу, чтобы я не убивал над ней свое время?

— А зачем она вырвала листы?

— Как зачем? Здесь же написано самое главное и для нее и для меня: как пройти к храму Куркутты! Она нарочно положила их в такое место, где их легко найти.

— Хорошо, но из этого следует, что она прочитала твою книгу.

— У нее было достаточно времени на это. Вспомни, как часто она оставалась одна в доме.

— По-твоему, она понимает по-древнехарейски?

— Почему бы нет? Ведь она моя сестра! Возможно, пряча книгу, она об этом даже не подозревала.

— Я с вами с ума сойду!

Ольвин смотрел на меня и улыбался. Ему всё было ясно.

— Вот видишь, все гораздо проще, Мартин.

С полчаса, пока мы пили чай, я радовался вместе с ним. Но скоро понял, что тревога не оставляет меня.

Ольвин резал сыр, я смотрел на него и старался понять, что мне так во всем этом не нравится. И кажется, понял.

— Нож какой-то тупой, — заметил Ольвин, — надо утром поточить.

— Вот именно, — сказал я.

— Что именно?

— Нож тупой.

Ольвин даже побледнел. Никогда не видел, чтобы люди так стремительно бледнели. У него даже испарина выступила на лбу.

— А это — тот самый?

— Да.

Он приложил нож к запястью и, не примеряясь, резко полоснул им венам, но только содрал кожу.

— Ты что, с ума сошел!

— Да… это не бритва. Еле капает.

Его кровь, описав по руке дорожку, капала на блюдце. Он как под гипнозом смотрел на это, пока я не сунул ему полотенце.

— У вас есть враги, Ольвин?

— Как будто нет.

— Но кто-то же хотел убить твою сестру. Надеюсь, на этот раз ты не скажешь, что все было гораздо проще?

— Не знаю, — сказал он хмуро.

— А еще мне не нравится, что пропажа книги совпадает со внезапным интересом Оорла к Долине Двух лун.

— Книга пропала уже после пожара.

— Все равно не нравится!

****************************************************

**************************

Уходя я поцеловал Нолли в висок и сказал, чтоб она не скучала. Она ответила, что будет вместе с Марианной подшивать занавеску. Глаза у нее были голубые и жалобные, смотреть в них я не стал.

Мы встретились с Изольдой возле городской Ратуши, когда часы пробили полдень. Было пасмурно, но сухо.

— Бог накажет нас, — сказала она, как только подошла ко мне.

Она была безумно красива, хотя платье на ней было все то же, и волосы как обычно стянуты в узел на затылке. Это была совсем другая женщина, напряженная, как натянутая струна, полная какой-то скрытой силы, с лихорадочно блестящими, огромными глазами. На нее все оборачивались, как будто она излучала сияние.

Мы шли в другой конец города, туда, где стоял у пруда белый особняк с красной крышей, похожий на вафельный торт с вареньем. Из всех слуг я оставил только привратника и горничную.

Возле ворот Изольда остановилась.

— Ты что, в самом деле ведешь меня сюда?

— А ты хотела, чтоб я снял номер в дешевой гостинице?

— Мартин, откуда у тебя столько денег?

— Не спрашивай ни о чем, ладно?

— Хорошо, если ты так хочешь.

Она ничему не удивлялась и старалась вести себя так, словно всю жизнь прожила в роскоши. Словно так должно и быть. Только стоя над раскрытой постелью, она задумчиво сказала:

— Какие чистые простыни. Наверно, мы их испачкаем.

И обняла себя за плечи, как будто было холодно. Без одежды, с одним только забинтованным запястьем, она казалась совсем беззащитной.

— Ты боишься?

— Чего мне бояться? Любви? Ты так меня замучил, что мне уже ничего не страшно. И потом, я такая старая, что бояться просто неприлично.

— Ну, зачем ты говоришь, что ты старая? Посмотри на себя, какая у тебя кожа, какие руки у тебя, какие волосы…

— Я старше тебя, а ничего не умею!

— Слава богу, — сказал я, — значит, хоть тут не будешь называть меня деткой.

— Всё так странно, — она улыбнулась, — этот день, этот дом, и ты такой…незнакомый. Я просто не узнаю тебя, Мартин.

— А со мной такое в первый раз, — признался я, — я сам себя не узнаю.

Наверно, вот так и должно было быть, так и задумал, наверное, Господь: с женщиной, а не с тигрицей, по любви, а не по разврату, с кем хочу, а не назло, и не в пьяном угаре, а всё осознавая.

Я осознавал. Я наслаждался каждой минутой нашего счастья, каждой убегающей секундой. Это могло и не повториться. Между нами была Нолли, девочка, которой я сломал жизнь. Мы не могли через нее переступить.

Есть особая острота в том, чтобы любить женщину, которую скоро потеряешь. Любить, как в последний раз. Любить, когда ржавым железом по сердцу. В том, что мы скоро расстанемся, у меня не было сомнений. У Изольды, наверно, тоже. Мы цеплялись друг за друга обреченно и жадно, то со стыдом, то со страстью, то нежно, то яростно. А день утекал, утекал, уткал. И вот так незаметно подошел к концу.

За окнами багровел закат.

— Бог накажет нас, Мартин, — грустно повторила Изольда, затягивая платье.

— Не накажет, — сказал я уверенно, — он про нас вообще забыл!

Но нет. Бог про нас не забыл. Или дьявол. Или запоздалая расплата догнала меня так не вовремя!

Мы шли через рынок, за руки не держались, чтоб никто ничего не подумал, но всё равно по нашим лицам, по нашим походкам и черт его знает еще по чему было видно, что мы вместе, что мы ОН и ОНА, и мы счастливы.