Белая тигрица

   - Идите домой, - сказал он, взяв себя в руки, - в такое время лучше не высовываться, - а я пойду узнаю, что они там не поделили с герцогом.

   - Я с тобой, - заявил Сильвио.

   - Нет, - Ольвин покачал головой, - на этот раз я пойду с Мартином.

   - Ну и катись к черту!

   - Сильвио...

   - Я сказал, к черту!

   "Дурак", - подумал я, - "все равно он ничей. Он один на всех, как икона в церкви. Просто я надоел ему чуточку меньше, чем ты. Дурак ты, Сильвио!"

   Все пошли в одну сторону, а мы в другую. Мы направились в центр города, ко дворцу герцога Тарльского, к белокаменной громаде, обнесенной высокой ажурной оградой, заржавевшей, но все еще красивой. Со стороны парка в ней была дыра из выломанных прутьев, так обычно случалось со всеми оградами.

   Мы оказались в цветущем саду. Это был обыкновенный рай на земле, какие любят устраивать себе сильные мира сего. Светило солнце, благоухали розы, тихо шелестели деревья. Словно и не было пожарища, детского плача, женских воплей. Словно и не стояли мы на пепелище полчаса назад!

   - Идем, - Ольвин тянул меня за рукав, мы осторожно пробирались между клумб с георгинами и кустов шиповника.

   В одно из окон на первом этаже, полуоткрытое, с воздушной оранжевой занавеской, он тихо постучал. Девушка, которая выглянула и приветливо улыбнулась, очевидно, была горничной.

   - Даная у госпожи Алоизы, - сказала она.

   - Позови, будь добра.

   - Если госпожа ее от себя отпустит!

   Ждать пришлось долго.

   Наконец она появилась в окне, девушка из мечты, из легенды о прекрасной и вечной любви. И тревога на лице, и отчаяние в глазах шли ей еще больше, чем улыбка.

   - Ольвин, какой ужас! - сказала она, прежде чем поздоровалась.

   Они смотрели друг на друга чуть дольше и выразительней, чем просто знакомые.

   - Ты не один? - Даная удивленно взглянула на меня, а потом грустно улыбнулась, - я, кажется, узнала. Это ваш новый музыкант. Он играет на лютне и на дудочке.

   - Его зовут Мартин, - добавил я.

   Она опять улыбнулась, но уже веселее.

   - Мартин, - сказала она, - мне кажется, что ты можешь петь гораздо лучше. Я всё ждала вчера...

   - Я не пою, я подыгрываю.

   - Поет - поет, - опроверг меня Ольвин, по-моему, ему непременно хотелось, чтобы Мартин ей понравился, - и еще сказки сочиняет. Заходи как-нибудь, послушаешь.

   - Я приду. Обязательно приду. Только сейчас мне не вырваться. Представляешь, что тут творится? Герцог в ярости, хозяйка в истерике... Не до сказок, Ольвин.

   Она снова стала серьезной и встревоженной. Ольвин взял ее за руки.

   - Что, дело плохо?

   - Дело идет к войне. Они никогда уже не договорятся.

   - А ты слышала, что они не поделили на этот раз?

   Даная сдвинула черные брови, усиленно что-то вспоминая. Не думал я вчера, что увижу ее в роли черной пророчицы.

   - Барон хотел вернуть себе прежние земли. Но они уже два века относятся к Тарлю. Естественно, что герцог отказал.

   - Какие? Дана, какие еще земли?

   - Ну как же?.. Долину Двух лун, правда, я не знаю, где это.

   - Он что, купить не мог!

   Даная вскрикнула, так сильно он стиснул ее руки.

   - Ольвин!

   - Прости, - сказал он поспешно, - если б ты видела, что там на площади...

   Она кивнула и скорбно поджала губы. Где-то я уже слышал это название. Долина Двух лун. Или видел... написанным карандашом в блокноте! Похоже, барон Оорл тоже читает древнехарейские трактаты! Если б девушка в окне не была так прекрасна, мои мысли, возможно, выстроились бы в одну стройную цепочку, и я бы уже тогда кое о чем догадался, но я только смотрел на нее и завидовал Господу Богу, завидовал как автор, в том, что это он ее выдумал, а не я. А я бы сделал ее принцессой, я дал бы ей вечную молодость и дар ясновидения, она могла бы превращаться в большую черную птицу и летать над городом на закате солнца, и она обязательно полюбила бы одного уличного акробата, и он тоже любил бы ее до безумия, а не делал вид, что это его совершенно не касается...

   Но Господь Бог распорядился по-другому: Даная была всего лишь красивой игрушкой у своей госпожи, летать она не умела, чужих мыслей не читала, и никого, наверное, не любила, она вообще не знала, что такое любовь.

   Я смотрел на нее так вдохновенно, что она, в конце концов, улыбнулась.

   - Мне кажется, я тебя уже где-то видела или слышала, - сказала она, - у тебя должен быть чудесный голос, я почему-то это знаю. Как у Энди Йорка.

   Такое признание меня парализовало окончательно.

   - А ты слышала Энди Йорка?

   - Нет. Но моя хозяйка мне рассказывала. Она обещала взять меня с собой в Трир, чтобы я могла послушать... но, говорят, он сбежал.

   - И прихватил с собой дочь нашего барона, - усмехнулся Ольвин, - надеюсь, это его последняя выходка.

   Он опять держал Данаю за руку, а она смотрела на него так же преданно, как моя Нолли, как Тори и Сильвио, как Изольда... она ловила каждое его слово, а в мою сторону поворачивалась только, когда он молчал. Она тянулась к нему, хотя сегодня он был хмур и взволнован, и солнечное сияние, которое обычно исходило от него, поубавилось. В глазах у него был пепел сожженного города.