Белая тигрица

   - Поезжай с бароном и ни о чем не беспокойся. Это уже мое дело.

   - Но ты же не Господь Бог, Ольвин!

   - Господь Бог тут не поможет. А я должен.

   Даная подошла к двери, я увидел край ее платья.

   - А если ты опоздаешь? Или что-нибудь случится?

   - Ничего не случится, не бойся.

   - Меня пугает неизвестность.

   - Одно я тебе могу обещать совершенно точно: никто к тебе не прикоснется против твоей воли. Ты останешься прекрасной и недоступной как Диана-охотница. Ты веришь мне?

   - Ольвин, я верю тебе как Богу.

   - Ну, еще скажи, что я святой.

   - Конечно!

   На его месте мне хотелось быть все меньше. Он должен был сделать что-то невозможное ради девушки, которая все равно никогда не будет ему принадлежать. И он брался за это со спокойной легкостью, он обещал, не раздумывая и ничего взамен не требуя, он был великолепен! Я только не представлял, как он свое благородное обещание будет выполнять!

   - Пойдем, я провожу тебя. У меня остается мало времени.

   - Может, я сама дойду?

   - Не выдумывай.

   Они ушли, а я делал отчаянные попытки сесть. Мне надо было до его прихода обрести человеческий облик, но я не успел.

   Ольвин вошел, прислонился к двери, зажмурился, с силой стукнул по ней кулаками и тихо прорычал что-то как зверь в клетке, думал, что его никто не видит.

   - Черт знает что! - не выдержал я.

   Он обернулся на мой голос и мгновенно взял себя в руки.

   - Кто тут? Мартин, это ты что ли?

   - Я, конечно, кому же еще...

   - Что ты тут делаешь?

   Он переставил подсвечник и беспощадно высветил своего порочного жильца. Я сидел, привалившись к стене, голова моя кружилась, как флюгер на ветру, едва мне удавалось сосредоточиться и удержать перед глазами четкую картину, как она тут же расползалась. Пол налетал на потолок, стулья уезжали куда-то стройной шеренгой, огонь в камине разрастался до размеров пожара, потом вдруг мерк как потухшая головешка. Я устал от этого, глаза сами закрывались, но и тогда меня продолжало мотать по волнам.

   Только чувство необъяснимой тревоги не давало провалиться совсем. Сейчас происходило что-то важное в моей жизни, именно в моей. Что-то повернулось, сорвалось с крючка и понеслось под уклон!

   - Ты пьян? - Ольвин сел на корточки и заглядывал мне в глаза.

   - Нет.

   - А что же с тобой?

   - Удовольствие аристократов, - усмехнулся я.

   - О, боже! И давно ты тут валяешься?

   - Я всё слышал.

   Он воздел руки к небу.

   - Нет, это уму непостижимо! Ты что, издеваешься? Ты другого места не мог найти для своего удовольствия? Черт возьми, почему когда ты выясняешь отношения, я мотаюсь по оврагам и собираю хворост?

   - Наверно, потому что ты святой, Ольвин.

   - Да замолчи ты! - он сел рядом со мной на пол и досадливо отвернулся, - какой я вам святой!.. Ты даже не представляешь, Мартин, чего мне это будет стоить...

   - Если ты убьешь барона, то головы.

   - Убьешь барона... - он как-то невесело рассмеялся, потом хлопнул себя по коленкам, - ладно, надо ехать!

   - Что ты задумал?

   - Я должен увезти ее прямо из замка. По дороге это совершенно невозможно.

   - В замок ты даже не попадешь! Я был там, я знаю, что это такое!

   Ольвин встал и посмотрел на меня сверху вниз.

   - Если бы не мог, я бы ничего не обещал. За кого ты меня принимаешь?

   - За святого, - сказал я.

   - Врезать бы тебе, чтоб не валялся там, где не надо, ты бы сразу переменил свое мнение.

   - Врежь! Мне давно уже пора получить за все мои грехи!

   - В другой раз. А пока живи...

   - Хочешь, я поеду с тобой?

   - Не смеши меня, Мартин, от тебя сейчас помощи!..

   - На что-то и я, наверно, годен!

   - Да? А не боишься?

   На этот вопрос я отвечать не стал.

   С огромным усилием, но без посторонней помощи, я встал, зашел на кухню и выпил чуть ли не ведро воды. Голова прояснилась, правда ноги еще подгибались от слабости.

   Ольвин сидел на лавке у стола, упершись руками в колени.

   - Если честно, - сказал я, - это, конечно, самоубийство. Ты даже не представляешь, во что ты ввязался.

   - Почему же? Представляю.

   Он смотрел мрачно, исподлобья, и глаза его в полумраке были уже не голубовато-серые, а темные, усталые и какие-то беспощадные. В нем шла борьба, он на что-то решался, впрочем, нет, давно уже решился, только никак не мог поставить последнюю точку в этой борьбе.

   Я вдруг понял, что он очень сильный человек, из тех, кто взглядом двигает горы и кипятит воду в котле. А я-то думал, что он весь такой легкий и светлый, как его летящая походка, как его ослепительная улыбка! А он словно вырублен из камня: жесткий рот, сильная шея, широкие плечи, могучие руки... Или это была игра светотени?

   Он был другой, совсем другой, не тот, которого я знал и любил! Он изменился резко, и вместе с ним, я чувствовал, также резко менялась и моя жизнь.

   - Ты как будто стоишь на ногах? - спросил он.

   - Я как будто собираюсь ехать.

   - Только не спрашивай ни о чем.

   - Я тебя и так никогда ни о чем не спрашиваю.

   - Предупреди Нолли, чтоб не волновалась.

   К Изольде мы зашли вместе. Она собиралась ложиться и была уже в халате, из под которого выбивался воротничок ночной рубашки. Я пытался поймать ее взгляд, но безуспешно.

   - Мы уедем на всю ночь, - сказал Ольвин.

   - С ним?

   - Да. Приедем, скорее всего, завтра вечером.

   - Что ты задумал, Ольвин?