Белая тишина

Больше Баоса не поминал об этом разговоре, и ему казалось, что Богдан забыл о нем. Но перед самым выездом в тайгу на белкование, по настойчивой просьбе Ганги, он отпустил Богдана переночевать ночь в его фанзе. Наутро, когда Баоса, накинув на себя теплый халат, сидел на еще не прибранной постели, в фанзу зашел Ганга. Он вприпрыжку подбежал к Баосе, сел на край нар и зло спросил:

— Тебе мало всех этих внуков? Тебе мало того, что у тебя живет дочь моего сына Гудюкэн?

Баоса даже не взглянул на раннего гостя; в последнее время не проходило и дня, чтобы они не ругались из-за Богдана.

— Ты… — Ганга задохнулся от гнева и от сознания своего бессилия.

— Жадный, — подсказал, не разжимая зубов, Баоса.

— Да, да! Ты жадный…

— Я отобрал у тебя сыновей.

— Да! Да! Ты отобрал у меня сыновей! Оставил меня одного, как старую крысу в заброшенном амбаре. У тебя нет сердца. Но Богдан не останется у тебя, я его отвезу к отцу. Ишь чего задумал, старый волк, нашего рода человека сделать Заксором. Тебе мало внуков? Эх, эндури, почему ты не нашлешь на этого человека смертельную болезнь…

Не закончил Ганга свое проклятие, Баоса пнул его в бок, и он мешком свалился с нар на твердый глиняный пол. Пристыженный, в великом гневе, Ганга молча покинул большой дом. А немного погодя вернулся Богдан и заявил, что с этого дня он будет жить у другого деда, на охоту тоже пойдет с ним. Баоса подозвал его к себе, посадил рядом.

— Ты обидел моего деда, — строго, по-взрослому, проговорил Богдан. — Его обидели папа и отец Гудюкэн, они покинули его. Ты хочешь, чтобы я стал человеком рода Заксор…

— Я только сказал, думай, — спокойно ответил Баоса, хотя был немало встревожен заявлением внука, он знал, что ему сейчас надо быть, как никогда, собранным, вдумчивым, малейшая ошибка могла привести к непоправимой беде.

«Принесло мне в соседи этого хорька, — думал он с горечью. — Жил бы хоть в другом стойбище, не пришлось бы тогда делить внука. Погорячился зря, можно было без пинка выпроводить Гангу».

— Я думал, — ответил Богдан.

— Но ты не знаешь еще вины своего отца.

— Не знаю, он виноват, с него спрашивай.

— Не сердись, нэку, и не разговаривай со мной так.

— Не сердись, не сердись. Зачем вы делите меня? Зачем ругаетесь из-за меня? — у Богдана на глазах выступили слезы.

Баоса лаской кое-как успокоил любимца, признался, что погорячился в разговоре с Гангой, и попросил позвать его на завтрак. Ганга, как и ожидал Баоса, отказался прийти, и ему самому пришлось идти мириться, прихватив бутылку водки.

Рассерженный Ганга ни за что не хотел мириться, не принимал поднесенную чарку водки и с ненавистью сверлил маленькими глазами стоявшего перед ним Баосу. Гордый Баоса, никогда не моливший прощения, не пригибавший ни перед кем колени, теперь ползал перед Гангой на коленях и вымаливал прощение. «Терпи, Баоса, ради внука терпи», — успокаивал он ущемленную гордость.

Водка сделала свое дело, любивший это зелье Ганга вскоре сдался, но за нанесенную обиду по закону нанай потребовал железный предмет. Обрадованный примирением, Баоса отдал ему капкан.

Два дня мирились старики, договорились, что внук Богдан останется у Баосы, что Баоса будет отпускать его к Ганге, когда тот только захочет.

После перемирия старики разъехались на охоту. Баоса с Богданом — белковать, Ганга с напарниками — соболевать. Зима выдалась малоснежная, удобная для охоты на любого зверя. Но белок оказалось мало из-за неурожая кедровых орехов, и через месяц Баоса вернулся в стойбище, чтобы приняться за лов калуги. Сразу по возвращении домой Баоса с внуком отвез пушнину малмыжскому молодому торговцу Саньке Салову.

— Молодой совсем, на моих глазах вырос, — хвалил Баоса Саньку, — читать, писать, считать научился, теперь, видишь, после смерти отца его заменил. Мозговитый. Вот бы тебе, Богдан, научиться считать, как Саня, тогда мы ездили бы вместе сдавать пушнину и ни один торговец не смог бы нас обмануть.

— Дака, разве я смогу тебя обмануть, — взмолился Саня, — у меня скорее руки отсохнут! Это китайцы только обманывают, а мы не обманываем.

— Кто тебя знает? Ты сам цены устанавливаешь, сам только умеешь считать. Хоть и умеешь считать, можешь по молодости ошибиться. Вот и получится обман.

Саня уверял старика, что он в торговых делах учился у покойного отца и превзошел его.

— Это я знаю, хотя не умею считать, — усмехнулся Баоса. — Отец твой по-нашему не умел говорить, а ты меня уважительно зовешь — дака. Это уже приятно мне, старику. Потом я думаю так, коли ты превзошел отца в торговле, выходит, ты хитрее его, умнее, — он обернулся к внуку. — Видишь, он какой, мы с тобой не понимаем по-русски, а он по-нашему говорит. Ты тоже учись их языку.

Молодой торговец привлекал охотников своей вежливостью, обходительностью и самое главное — знанием нанайского языка. А самых уважаемых стариков Санька никогда не отпускал без подарков внукам, не угостив хлебом-солью, не напоив чайком. Баосу с внукам он тоже пригласил к себе.