Белая тишина

— Твою просьбу, Митрофан Ильич, мне несложно выполнить, — ответил Курков, выслушав Митрофана. — Но это бесполезно. Прежде всего мы напишем полицмейстеру уезда, пропал, мол, гольд по фамилии Заксор, по имени Пиапон, житель стойбища Нярги, Верхне-Тамбовской волости. Посмотрит полицмейстер на бумагу, отдаст другому, чином поменьше, тот еще другому. Этот третий подошьет бумагу куда следует, поворчит: «Велика беда, исчез один гольд», и на этом все кончится. Не веришь?

Митрофан не верил. Ведь человек потерялся, не собака, должны они его разыскать. Большого труда не стоит запросить военный отряд, который преследует хунхузов.

«Обижен на полицию, тебя за что-то сослали в наше дальнее село, потому и сердишься на них», — подумал Митрофан.

Тогда Митрофан еще не был близко знаком с Иваном Гавриловичем, да и Иван Гаврилович не очень откровенничал с малмыжцами. Только позднее Митрофан сдружился с Курковым, ловил вместе с ним кету, охотился на гусей. Иван Гаврилович оказался отчаянным охотником, метким стрелком.

— Проверим, проворим, — бормотал Иван Гаврилович, приготавливая бумагу, чернила. Он написал письмо в губернскую полицию, в инородческую управу канцелярии губернатора и при Митрофане сделал телеграфный запрос. До сих пор Митрофан не получил ответа на эти письма и потому не рассказал об этом Пиапону.

Малмыж остался далеко позади. Лодка подошла к черным скалам. Вода в бешеном потоке бурлила у этих скал, пенилась, крутилась в водовороте. Митрофан с напарником приналегли на весла, и лодка медленно обогнула утес. В это время солнце скрылось за синими горами.

— Митропан, как ты думаешь, кто создал небо, землю, эти высокие скалы, Амур и все, все, что есть на земле? — спросил Пиапон, когда лодка вышла на более тихую воду.

Митрофан усмехнулся и спросил:

— Волнуешься, да?

Пиапон на самом деле волновался и хотел чем-то отвлечься.

— Отвечай, — попросил он.

— Бог создал, — ответил Митрофан и подумал: «Другой стал человек. Ить, о чем спрашивает».

«Митропан тоже верит в бога, — подумал Пиапон, — один Харапай не верит. Когда его слушаешь, ему веришь, один останешься — в эндури веришь».

— Митропан, мне надо черную чушку. Где можно купить? — спросил он.

— В Малмыже купишь.

Пиапон направил лодку наискосок течению, и вскоре она была на ловом берегу протоки, а еще через некоторое время уткнулась носом в мягкий песок напротив дома Пиапона. Митрофан с напарником вытянули лодку. Пиапон поднялся на ноги и почувствовал слабость во всем теле. Опираясь на весло, он вышел на песок.

— Приехали, — вполголоса проговорил Митрофан.

Родное стойбище Нярги! Пиапон сделал шаг, другой и остановился: за его домом на берегу озерка полыхал костер, зарево поднялось к небу, освещая половину стойбища. Шаман гулко бил в бубен, но песни его не было слышно. Потом донесся пронзительный женский крик, и одновременно завопили сразу несколько женских голосов.

Пиапон бросил весло и медленно пошел к дому, обогнул угол и увидел у летнего очага несколько молодых женщин, среди них была и Идари. Все они смотрели на берег озерка, где горел большой жертвенный костер, а вокруг него сидели и стояли няргинцы, подбрасывали в огонь вещи Пиапона. Пахло паленой шерстью, горелой материей.

«Вот так, наверно, покойники наблюдают, как им делают поминки», — подумал Пиапон. Он еще ближе подошел к очагу, и в это время обернулась Идари. Сперва она мельком взглянула на Пиапона, но вдруг выпрямилась, глаза ее расширились от ужаса. Она только раскрывала и закрывала рот, но закричать не могла, как бывает во сне. Пиапон, не спуская с нее глаз, сделал шаг, и тут Идари взмахнула руками и закричала:

— А-а-г-а!

Она медленно стала падать на очаг. Пиапон подбежал к ней и поднял на руки.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Быстро промелькнули веселые дни, когда все стойбище Нярги гуляло и радовалось возвращению Пиапона. Эти дни совпали с осенним праздником, окончанием кетовой путины. Пиапон мог бы повременить с жертвоприношением эндури, но он был растроган вниманием и любовью няргинцев и решил в эти же праздничные дни принести обещанную черную свинью в жертву всемогущему эндури.

Празднества продолжались несколько дней. За это время Пиапон получил столько подарков, сколько все жители большого дома не получали за всю свою жизнь. Охотники приносили куску дабы на зимние халаты, другие материи для легких нижних халатов, женщины несли вышитые унты, теплые рукавицы, меховые и ватные чулки, обувь из рыбьей кожи, наколенники. Пиапон принимал подарки и смущался, отказываться он не смел, охотники, чтобы самим скрыть свое смущение, совали подарки ему в руки и говорили:

— Голый собираешься ходить?! Ах ты… Вещей никаких не осталось… Бери, когда дают!

Все вещи Пиапона, по обычаю, Дярикта сожгла на поминках, и муж ее остался, в чем приехал из Хабаровска.

Многие женщины помогали Дярикте шить Пиапону новые халаты. Идари, приехавшая с мужем на поминки, все дни просиживала за шитьем.

Пострадало у Пиапона и охотничье снаряжение, были сожжены луки-самострелы, разломаны нарты и ружье.