Белая тишина

Богдан впервые попал в русскую избу и с изумлением рассматривал высокий стол, стулья, резную деревянную кровать, икону в углу. Но больше всего его поразили висевшие на стене фотографические карточки семьи Салова. На карточке он нашел и юного Саньку. Когда Саня сел за стол, на котором уже дымились тарелки с картошкой и соленой кетой, стояли огурчики с помидорами и бутылка водки, Богдан робко спросил, как и кто так искусно изобразил хозяев дома.

— Э, анда,[39] я тебе, хотя и грамотный, толком не смогу рассказать. Эти карточки сделали нам в городе Хабаровске, куда мы ездили несколько раз по торговым делам, — охотно начал рассказ Саня. — Нас посадили перед черным ящиком на тонких ножках, потом хозяин ящика то ли засунул в ящик голову, то ли просто через него посмотрел на нас — это я тоже не понял, потому что он вместе с ящиком укрывался черной материей. Потом он попросил смотреть на ящик, снял с него стекло, взмахнул, опять надел стекло и сказал: «Готово». Через несколько дней он отдал нам эти карточки. Точь-в-точь. Там так, если закроешь глаза, получишься с закрытыми глазами, откроешь рот, получишься с открытым ртом.

— Умные люди вы, русские, — сказал Баоса. — Ты, Саня, тоже умный.

Польщенный похвалой, Саня зарделся, взял бутылку и разлил по стаканам. После водки Баоса совсем опьянел, собрался к своему другу Илье Митрофановичу Колычеву, но Саня удержал его, сообщив, что Колычевы повезли почтовый груз вниз по Амуру.

Богдан погрузил продовольствие на нарты, закрепил, посадил засыпавшего деда рядом с собой и погнал упряжку в свое стойбище. Всю дорогу у него не выходил из головы черный ящик, который сам делает человеческое изображение. Баоса очнулся возле стойбища, огляделся еще пьяными глазами, узнал родной остров.

— Совсем опьянел, — сказал он. — Правда, хороший умный народ эти русские, а? — И услышал утвердительный ответ внука.

В последующие дни Баоса готовил снасти на калуг и осетров. У него было около двух десятков острых хватких крючков, надо было их подточить, заменить поводки, поплавки. Но Баоса нынче решил выставить несколько снастей и потому обратился к работнику Холгитона Годо, он мог бы попросить сделать осетровые и калужьи крючки и нанайского кузнеца из стойбища Мэнгэн, но ему не хотелось терять драгоценное время на поездку.

Годо повертел в руках крючок и улыбнулся.

— Это сделать можно.

Годо вытащил из огня кусок огненного металла и ожесточенно начал стучать по нему молотом.

Крючья Годо понравились взыскательному Баосе, он их подточил поострее, закрепил самыми крепкими поводками, заготовил красивые поплавки.

Все приготовления были закончены. Нетерпеливый Богдан несколько раз уже начинал расспрашивать, как ставятся снасти, наживляют ли эти большие крючья и чем наживляют, но Баоса отделывался от внука шутками.

— Терпи, нэку, только терпеливые люди становятся великими охотниками и рыболовами, — отвечал он. — В тайге самый умный — медведь, на Амуре — калуга с осетром.

Наконец он в полдень объявил, что сегодня вечером они пойдут на рыбную ловлю, и потребовал, чтобы Богдан об этом не проболтался никому в стойбище. Богдан не находил себе места, чтобы не сказать лишнего своему другу Хорхою, он встал на лыжи и ушел проверять петли, выставленные на зайцев. Вернулся, когда большое красное солнце садилось за голыми тальниками. Баоса лежал на своем месте и дремал. Богдан обиделся, он решил, что дед разыграл его, что они никуда сегодня не пойдут. Куда же идти, когда за окном сгущались сумерки, наступала скорая зимняя ночь. Мальчик разделся и лег рядом с дедом.

Вскоре Баоса поднялся, разбудил Богдана и потребовал есть. После плотного ужина он сам: наложил пшенную кашу в котелок, сунул туда же несколько кусков юколы и начал одеваться. Женщины не спрашивали, куда собрался старик, глядя на ночь; собрался, значит, надо ему идти.

Вышли на морозный ночной воздух. Баоса остановился возле дверей, прислушался, огляделся вокруг. Богдан тоже оглянулся вокруг, но ничего не увидел. Старик все еще прислушивался, а мальчику казалось, что дед его даже принюхивается. Баоса передал котелок с кашей и юколой внуку, подошел к сушильне, взял пешню и сачок и, не говоря ни слова, пошел на берег. Мальчик побежал вслед за ним, его захватила вся эта таинственность подготовки к ловле калуг и осетров.

— Дедушка, почему крючки не взяли? — спросил он шепотом, догнав Баосу.

— Сегодня они не нужны. Ты никого не видел? — тоже шепотом спросил старик.

— Никого.

Баоса остался доволен и быстро зашагал по дороге, вверх по реке. Богдан еле поспевал за ним, спотыкался о ледяные глыбы, ноги разъезжались по обнаженному льду, и он боялся упасть и рассыпать содержимое котелка. Мальчик видел впереди спину деда, белый снег вокруг, а дальше такая темень, будто кто завесил весь мир черным материалом. Наконец Баоса остановился, опять прислушался, принюхался, отошел в сторону от дороги и начал пешней прорубать лед.

«Как он видит? — удивился Богдан. — В такую темень ногу проткнешь пешней».