Белая ворона

Линин звонок застал Домета в ванной. Когда он схватил телефонную трубку, с него еще капала вода.

— Азиз?

— Лина! Как вы себя чувствуете?

— Азиз, вы сошли с ума! Вы оставили мне так много денег! Спасибо, милый. Вы меня просто спасли. Я себе накупила еды и весь вечер не могла от нее оторваться. Сегодня я совсем другой человек. Поедемте в лес. Я знаю одно место, где растет земляника. Обожаю собирать землянику!

Пикник был назначен на субботу.

Домет нагрузил корзинку всякой снедью, взял скатерть и фотоаппарат. День выдался на редкость теплый, и в лесу было много народу. Парочки искали уединенные места, большие компании уже закусывали, а у реки мальчишки из «Гитлерюгенда» распевали на всю округу марш:

Пусть полем битвы станет шар земной,
Пусть он могильной покроется травой,
А нам на это, на это наплевать!
Под знаменем нашим мы будем шагать,
Пускай все разлетится в пух и прах,
Сегодня мы — хозяева Германии,
А завтра целый мир у нас в руках![18]

«Линино место» оказалось тенистой полянкой. Домет расстелил скатерть и выложил на нее из корзинки все, что там было. Лина захлопала в ладоши.

— Какой вы предусмотрительный!

На ней было длинное светло-голубое в мелкий цветочек платье с белыми пуговками до самого низу и плетеные туфли. А соломенная шляпка делала ее похожей на улыбающуюся девушку с поздравительных открыток. Лина взялась за подол платья и повертела им вокруг ног.

— Как я вам нравлюсь, Азиз?

— Вы сами знаете.

— Ну и что! Все равно скажите.

— Я уже сказал, что вы мне нравитесь.

— Когда?

— В Тель-Авиве.

— Это было давным-давно. А теперь?

— А теперь я вас люблю.

— Не надо, милый. Прошу вас. Я же не могу ответить тем же, и вы это знаете.

Она протянула ему руку, и он поцеловал сначала подрагивающие пальцы, потом — ладонь. Она смотрела на него с улыбкой, в которой жалости к себе было больше, чем к нему.

Домет открыл пиво, сделал бутерброды и разрезал курицу.

Пиво было еще холодным. Лина с аппетитом съела бутерброды и принялась за курицу, запивая ее пивом прямо из бутылки.

— Как мне хорошо, — Лина подставила лицо солнцу. — Жалко, что эта прогулка быстро кончится и от нее не останется и следа.

— Ну почему же? — Домет достал фотоаппарат. — Останется.

— Господи! — ахнула Лина. — Меня сто лет никто не фотографировал.

Она принимала кокетливые позы, улыбалась ему счастливой улыбкой, снимала шляпку, надевала ее снова и протягивала к нему руки.

Лина забыла про землянику, а Домет не стал ей напоминать.

7

Проходившая в Берлине международная конференция литераторов, пишущих на немецком языке, обещала быть интересной. Ее участники приехали из Австрии, из Чехословакии, из Швейцарии, из Латвии и даже из Америки. В перерыве между докладами участники конференции собирались в буфете и обменивались мнениями. Домет сидел за столиком сначала один, а потом к нему подсел незнакомый человек. Лицо аскета, над самой губой полоска усиков, редкая бородка и взгляд, устремленный в никуда.

— Герр Домет?

— Да, — поклонился Домет. — С кем имею честь?

— Мухаммед Рашид.

— Очень приятно.

— Вы меня не помните, а я вас прекрасно помню. Мы однажды встретились в Иерусалиме, в школе «Лемель», где ставили вашу пьесу «Йосеф Трумпельдор».

Домет испуганно оглянулся по сторонам.

— Пожалуйста, не так громко.

Мухаммед Рашид тоже оглянулся.

— Почему?

— Неприятно вспоминать ошибки юности. Для араба вы просто замечательно говорите по-немецки, — поспешил сменить тему Домет.

— Я не араб, герр Домет. А в Палестине я работал специальным корреспондентом «Франкфуртер цайтунг», и звали меня тогда Леопольд Вайс.

— Ну, как же! Я помню ваши статьи. Очень острые. Вы всегда бичевали сионизм и британский империализм. Я даже читал вашу книгу «Романтический Восток».

— «Неромантический Восток», — поправил Вайс-Рашид.

— Ах, извините. Но почему же вы представились как Мухаммед Рашид?

— Я перешел в ислам и взял себе арабское имя. Признаюсь, и мне неприятно вспоминать ошибки юности — в этом мы с вами единодушны.

— Смотря, что считать ошибками. Вы имеете в виду переход в ислам?

— Наоборот, ошибкой было жить вне ислама. Но не об этом речь. Я хочу попросить вас об одолжении.

— О каком же?

— Я пишу книгу о людях разных вероисповеданий, разных мировоззрений. О людях, переживших душевный перелом, который изменил всю их дальнейшую судьбу. Скажем, как я.

— И вы думаете, что я отношусь к таким людям?

— А разве это не так?

— Ну, допустим. И о каком одолжении идет речь?

— Я просил бы вас, герр Домет, встретиться со мной еще раз.

— Позвольте спросить зачем.

— Хочу взять у вас интервью.

— Я не заинтересован в рекламе.

— А ее и не будет. Я просто использую ваши ответы для реплик моих героев. Разумеется, не упоминая вас. В этом можете не сомневаться. Давайте встретимся.

— Хорошо.

— А где?

— В ресторане «Каравелла». Тихо, уютно и хорошо кормят. Вы знаете, где это?

— Знаю. Рядом с Академией геополитики. Когда?