Белая ворона. Повесть моей матери

Тогда я решила выступить на очередном общем собрании сотрудников, и заранее поставила об этом в известность Чернявского. Он разрешил, как разрешал всем и всё, о чём бы его не попросили. Он всегда шёл навстречу желаниям медработников: дать подработку – нет проблем, взять отгул – сколько хотите, уйти пораньше с работы – пожалуйста. Да хоть совсем не работайте, но только напишите хорошо отчёты, оформите правильно документы – вот и все требования. Он никогда не повышал голоса, никого ни за что не отчитал – для этого была старшая медсестра, Байкова Валентина Кондратьевна. Её все боялись. Она была настоящей хозяйкой поликлиники, работая в ней уже около 50 лет. Я её не боялась нисколько – так она меня чуть не избила за непослушание, запустив в мою голову пачку амбулаторных карт. Она верно служила всем постоянно меняющимся заведующим; первая приходила на работу и последняя уходила, открывая и закрывая поликлинику. Её командный голос на высоких тонах постоянно раздавался то там, то тут. Валентина Кондратьевна работала вместе с отолярингологом и окулистом, а когда те отсутствовали, заменяла их. К больным она относилась исключительно внимательно, никогда не повышая на них голос.

На собрании я изложила то, что стало происходить в поликлинике с приходом Чернявского и привела факты, доказывающие его нечестность, и то, что по его вине страдают больные. Я просила всё сказанное занести в протокол собрания, что и делалось. Все слушали очень внимательно. Я закончила свою речь. В кабинете стояла гнетущая тишина, как будто все перестали даже дышать – так было тихо. Я ждала, ждал Чернявский – коллектив не подавал признаков жизни.

– Есть ли какие вопросы? – хладнокровно спросил Чернявский, как будто не о нём была речь.

В ответ – гробовое молчание.

– Занесли ли всё в протокол? – спросила я.

– Занесли.

– Переходим к следующему вопросу. На повестке собрания… – спокойно продолжал заведующий собрание по текущим вопросам.

Такого я никак не ожидала. Я предполагала, что все зашумят, начнут переговариваться хотя бы друг с другом. Такой ропот и даже гвалт всегда был, когда нас давили сверху какими-то новыми требованиями. Оказывается, им была небезразлична только своя жизнь, свой заработок, а жизнь больных была безразлична. Я проработала с ними уже 20 лет и ни с кем не поссорилась, так как воевала только с начальством и старшей медсестрой. Я была всегда вместе со всеми, когда устраивали юбилеи, когда встречали Новый год в лесу, отдыхали на зелёной, ездили на экскурсию. Я фотографировала всю нашу жизнь и дарила всем фотографии. Меня считали хорошим диагностом, приводили ко мне всех своих родственников, молодые врачи консультировались по терапевтическим болезням. Я считала себя частью этого дружного в отдыхе коллектива, считая всех подобными себе, но моё выступление никто не поддержал. Оказывается, я не знала их.

После собрания я спросила Нину Ивановну Юрову, почему она, будучи участницей этих событий, промолчала.

– А меня никто не спросил, – ответила она, не смущаясь.

Так ответила моя подруга, которая писала замечательные стихи, которую я считала чутким и отзывчивым человеком.

Я уважала очень умного рассудительного врача Галину Васильевну Семенникову. С ней всегда было очень интересно беседовать, но она отреагировала на моё возмущение ещё более странно: "А что здесь особенного, Светлана Фёдоровна?"

Выходило, что поведение заведующего было нормальным явлением, а я была, не как все люди – "Белой вороной". Как страшно быть "не как все люди", быть "не от мира сего". Такие несут в своих генах печать шизофрении, и в конфликтных ситуациях у таковых развивается болезнь. Всё это время Чернявский хладнокровно добивал меня, срывая врачебную работу ради раздутой, как мыльный пузырь, всеобщей диспансеризации, демонстративно подчёркивая важность оформления документации. Кроме этого, в амбулаторных картах он писал диагнозы, противоположные моим, указывая своё громкое звание магистра. В это время у меня умер больной из-за отказа в медицинской помощи; врачи ставили ложный диагноз Пиголкиной Татьяне, убивающий её; на комбинате начальники безнаказанно издевались над рабочими. Работать было невыносимо

Я поняла, что плетью обуха не перешибёшь. Одна, без коллектива, я была бессильна что-нибудь изменить, а они разумно молчали, сохраняя свою нервную систему. Зато разбушевалась старшая медсестра, Валентина Кондратьевна, будучи всегда солидарна с начальством. Она уже в присутствии санитарок топала ногами и кричала, что меня уволят по 33-й статье. Однако, через несколько лет уволили за пьянство с работы по 33-й статье её дочь, затем и её по старости. Она не пережила позора, заболела, получив рак желудка, и умерла.