Белая западинка. Судьба степного орла

Становится все темнее и прохладнее, а с палубы уходить не хочется. Угомонились и улетели на покой чайки. Впереди вспыхнули зеленые, красные, золотые огни. Мы приближаемся к очередному шлюзу.

Десятки раз шлюзовал капитан свой теплоход. Но все равно ведёт его в этом ответственном месте осторожно и осмотрительно…

Медленно раздвигаются ворота, и мы входим в камеру шлюза. Матросы укрепляют теплоход у поплавков–причалов, скользящих в вертикальных пазах бетонной стенки. Ворота за нами плавно закрываются. В репродукторе звучит спокойный голос диспетчера:

— Внимание! Начинается заполнение камеры.

У нас на глазах, ритмично покачиваясь, теплоход всплывает. Мы не видим, откуда в камеру пошла вода, но замечаем, что её влажные стенки становятся все ниже и ниже. С палубы уже видны огни како–го‑то далёкого степного посёлка. В глаза бьёт свет сильных электрических фонарей. Вокруг ясно, как днём.

И вдруг мы замечаем целую стаю чаек. Вроде бы ночь, им спать пора, а они, деловито покрикивая, пикируют на воду, выхватывают рыбёшек. Такие же, как и мы, беспокойные пассажиры выносят из кают краюшки хлеба, отщипывают кусочки и бросают чайкам. А тем это не в новинку: они ловко, на лету, хватают угощение.

— В ночную смену работают, — смеётся Пал Палыч. — Свет их сбил с толку. Для них — раз светло, значит, надо работать. И отдыхать не хотят. Вот тебе и дневные птицы!

Шлюз наполнен. Мы поднялись метров на десять. Впереди медленно опускается в воду стена камеры. Капитан командует: .

— Отдать швартовы!

Теплоход осторожно и бесшумно выходит на водный простор. Ещё некоторое время за нами летят чайки из «ночной смены». Но мы набираем скорость, все удаляемся от света, и птицы, напуганные ночной темнотой, улетают обратно к шлюзу.

Молодой месяц спрятался за тёмными тучами. Сквозь черноту ночи ничего не видно окрест. Становится совсем прохладно и сыро. Поёживаясь от холода, мы торопимся в тёплые каюты.

ОТЧАЯННАЯ СЕМЕЙКА

На обратном пути мы познакомились со штурманом теплохода Семёном Дмитриевичем Шостко — белорусом по рождению и волгарем по призванию и смыслу жизни. Он прекрасно знал Волгу и Дон и умел интересно говорить о них. В свободное время поднимался с нами на верхнюю палубу и с увлечением рассказывал. А мы смотрели во все глаза…

Путешествие наше подходило к концу, и мы с грустью думали о том, что вот ещё несколько поворотов, и появится большой шумный город, где нас ждёт душный автобус и длинная дорога по знойной и пыльной степи…

Уже чувствовалась близость моря. Все чаще стали появляться морские чайки: крупные, голенастые. Они ютились на песчаных отмелях, взлетали тяжело и лениво. Вот одна как‑то нехотя спикировала на волну, выхватила крупную рыбу, покрутилась с ней в воздухе и… упустила в воду.

— Вот дурочка! —посочувствовал чайке Вася.

— Не по зубам. В горло не пролазит, — по–своему объяснил чайкину неудачу Николай.

По глинистому бугру разбежался молоденький лесок. Золотистой змейкой вьётся тропинка. Хвост её полощется в Дону, а голова пропадает где‑то в зелени молодой рощи.

Наташа не сводит глаз с этой золотой тропинки. И когда она пропадает за поворотом, с огорчением говорит:

— Пропала… Золотая тропинка в лесу…

— Ой! Да ты прямо стихами заговорила, — с уважительным удивлением поднимает голову Николай.

— Вон на тот островок посмотрите, — говорит Семён Дмитриевич. По рукам пошёл его большой полевой бинокль.

На песчаную отмель, в плотную стаю отдыхающих чаек, спустилась высокая серая цапля.

— Как Мария Петровна среди своих первоклашек, — сейчас же определил Николай.

Мы шли мимо обрывистого берега реки. Он весь покрыт сотами гнёзд ласточек–береговушек. Продолговатые щели покрупнее — гнёзда щуров.

Ни людей, ни селений окрест, а присутствие человека чувствуется повсюду. В пустынных обрывах бульдозерами нарезаны пологие спуски: скотину напоить, с бочкой подъехать, машину вымыть.

А берега вместе с деревьями рушатся и рушатся.

— Быетролеты на крыльях злой волной режут землю, и нет от неё никакого спасенья, —объясняет Семён Дмитриевич.

— Камыш! Заросли камыша спасают, — живо говорит Пал Палыч. — Вы смотрите, где нет камьгша, там крутые глинистые выбоины. А у камышовых зарослей волна захлёбывается. Глохнет. — Пал Палыч подбирает слово поточнее: —Чахнет. Гаснет. До берега не доходит, Дон здесь без конца петляет. За очередным поворотом — целая флотилия рыбацких лодок.

Николай острит:

— Столько и рыбы нет в Дону, сколько рыбаков.

Над водой носятся серенькие стайки береговушек — то исчезнут на сероватом фоне воды, то вдруг сверкнут в каком‑то повороте белым брюшком — яркий, мгновенный блик на солнце.

В голубом небе парит крупный, как подорлик, коршун. Неожиданно он спикировал на воду, выхватил рыбёшку, присел на берег и… нет её, проглотил.

— Коршун рыбу ловит? — удивился Вася.

— Да, не брезгует, — сказал Семён Дмитриевич, неотрывно глядя куда‑то вперёд.