Белая западинка. Судьба степного орла

Мы отправились к Солёному утренней зарёй, а вернулись домой, когда закат дотлевал красными угольками в пйгле темно–серых туч. Принесли мы из этого похода богатую коллекцию солеросов.

ПОНЯЛИ!

В нашем классе прямо поветрие какое–то пошло: и мальчишки, и девчонки пристрастились ловить певчих птиц и держать дома в клетках.

Пал Палычу очень не нравилась наша новая забава.

— Птица — создание вольное, — говорил он огорчённо. — Без поля и леса нет ей жизни. А вы её — в клетку. Нехорошо это.

Но разве нас урезонишь?! Мы продолжали своё. Тогда Пал Палыч предложил создать общий живой уголок.

— Соорудим в школьном саду большую вольеру, — убеждал он нас, —выпустим в неё всех ваших птиц из клеток. Всё им легче станет жить на свете. Небо голубое над ними, свежий воздух. А то они и летать разучатся. Сердечки птичьи до времени одряхлеют, Пропадут птахи.

Уговорил нас Пал Палыч, и работа закипела. Самое трудное было раздобыть проволочную сетку. Помог Александр Васильевич — нашёл на своём лесном складе. Он тоже не хотел, чтобы мы ловили птиц в его лесу.

Вольера получилась на славу — с маленький дом. Как самым надёжным и добросовестным юннатам, присмотр за птицами поручили Коле и Васе, хотя, кажется, только у них дома и не было клеток с птицами.

Жилось нашим птицам просторно. Внутри вольеры все было, как в настоящем лесу: внизу — кусты, в прозрачный потолок упирались ветвистые сухие деревца, на столике всегда были насыпаны всякие вкусные зёрна, стояла банка с водой.

Птицы быстро привыкли к людям, весело порхали с деревца на деревце, иногда цеплялись лапками за проволоку. Казалось, что пленницами они себя не чувствовали.

Затея Пал Палыча доставляла всему классу немало радости. Около своих птиц мы забывали обо всем на свете и могли без конца разглядывать краснощёких и краснолобых щеглов, скромных зеленушек с травянисто–шёлковыми грудками, хохлатых зябликов в красивом коричневом пере, ярко огневеющих зарянок и горихвосток.

По временам щеглы и зяблики начинали петь. Особенно радовали их голоса Васю. Глаза его загорались. Он с восхищением смотрел на птиц и шёпотом говорил:

— Поют, слушайте—поют!

«Пинь–пинь», —робко начинал зяблик, но вскоре замолкал, так и не допев свою ладную песенку.

— В лесу он громко поёт, — огорчённо говорил Вася. — А у нас не хочет.

В одно из воскресений, уже под вечер, я пришёл к Пал Палычу — помочь ему поработать в школьном саду.

— Пойдём сначала птиц наших проведаем, — предложил учитель.

Ещё издали мы услышали необычайно громкий, весёлый голос зяблика. Он свободно и мелодично пел, перемежая тонкое и протяжное «пиньканье» низким и резким «рюмом», словно музыкальные такты отбивал: «Пинь–пинь–пинь–рю–рю, пинь–пинь–пинь–рю–рю».

— Ишь, заливается! —сказал негромко Пал Палыч. — Давай постоим, послушаем. А то увидит нас — замолкнет.

По только мы настроились слушать зяблика, как он резко оборвал песню.

— Что‑то случилось, — встревожился Пал Палыч. —Пошли!

Мы подбежали к вольере в тот момент, когда Коля закрывал дверцу. Птиц в вольере не было. Ни одной.

— А где же птицы? —заволновался Пал Палыч. — —Проворонили? Упустили? Всех сразу? Как же так?!

— Нет, мы их сами выпустили. Я выпустил, — поправился Коля, беря вину на себя.

— Кто же вам разрешил, самовольники?! — —строго спросил Пал Палыч.

— Зяблик, — насупился Вася. — Мы вместе их выпустили.

— Какой зяблик? Говорите толком!

Как оказалось, птаха, которую мы с Пал Палычем слушали, заливалась не в вольере. В гости к своим собратьям прилетел из лесу вольный зяблик. Он уселся на ветке старой груши, возле которой мы в настоящем лесу: внизу — кусты, в прозрачный потолок упирались ветвистые сухие деревца, на столике всегда были насыпаны всякие вкусные зёрна, стояла банка с водой.

Птицы быстро привыкли к людям, весело порхали с деревца на деревце, иногда цеплялись лапками за проволоку. Казалось, что пленницами они себя не чувствовали.

Затея Пал Палыча доставляла всему классу немало радости. Около своих птиц мы забывали обо всем на свете и могли без конца разглядывать краснощёких и краснолобых щеглов, скромных зеленушек с травянисто–шёлковыми грудками, хохлатых зябликов в красивом коричневом пере, ярко огневеющих зарянок и горихвосток.

По временам щеглы и зяблики начинали петь. Особенно радовали их голоса Васю. Глаза его загорались. Он с восхищением смотрел на птиц и шёпотом говорил:

— Поют, слушайте—поют!

«Пинь–пинь», —робко начинал зяблик, но вскоре замолкал, так и не допев свою ладную песенку.

— В лесу он громко поёт, — огорчённо говорил Вася. — А у нас не хочет.

В одно из воскресений, уже под вечер, я пришёл к Пал Палычу — помочь ему поработать в школьном саду.

— Пойдём сначала птиц наших проведаем, — предложил учитель.

Ещё издали мы услышали необычайно громкий, весёлый голос зяблика. Он свободно и мелодично пел, перемежая тонкое и протяжное «пиньканье» низким и резким «рюмом», словно музыкальные такты отбивал: «Пинь–пинь–пинь–рю–рю, пинь–пинь–пинь–рю–рю».

— Ишь, заливается! — сказал негромко Пал Палыч. — Давай постоим, послушаем. А то увидит нас — замолкнет.