Беларусь. Памятное лето 1944 года (сборник)

Нечего и говорить, что Советское Правительство не может примириться с подобным игнорированием коренных интересов Советского Союза в войне против общего врага. Вы пишете мне, что Вы полностью понимаете мое разочарование. Должен Вам заявить, что дело идет здесь не просто о разочаровании Советского Правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину» [16, с. 138]. Советскому руководству было тем не менее ясно, что и в 1943 г. в войне с Германией придется рассчитывать лишь на собственные силы.

Что касается встречи на высшем уровне, то Ф. Рузвельт и У. Черчилль и ранее пытались пригласить И. В. Сталина на встречу втроем, скорее для того, чтобы смягчить его представления о коалиционной стратегии союзников [19, с. 37–38]. Однако обстановка на фронте не позволяла Верховному Главнокомандующему покинуть страну. Только теперь, после коренного перелома в ходе войны, советский лидер почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы принять это приглашение. За ним уже стояли крупные военные победы, возросшая мощь и авторитет Советского государства, позволявшие рассчитывать на успешное отстаивание интересов СССР. Ему же принадлежало и предложение о Тегеране как месте созыва конференции.

Поэтому для советской делегации и спустя 1,5 года главным вопросом на Тегеранской конференции было подтверждение обещания открытия союзниками второго фронта. Хотя американские и британские представители в период предшествовавшей встрече в Тегеране Московской конференции союзных государств на уровне руководителей их дипломатических и военных (британские и американский военные представители, генерал-лейтенант Г. Исмей и генерал-майор Дж. Дин) ведомств подтвердили решение об открытии второго фронта «весной 1944 г.» [20, с. 92–106], это, ввиду того что все обещанные до этого сроки его открытия были сорваны, еще не гарантировало точного соблюдения и этого нового срока. Даже когда 30 ноября Ф. Рузвельт сообщил в Тегеране «маршалу Сталину приятную для него новость» о том, что «Оверлорд» намечен на май 1944 г. и будет проведен «при поддержке десанта в Южной Франции», в окончательность этого решения верилось с трудом. И. В. Сталин, выразив, конечно, свое удовлетворение данным решением, для укрепления решимости союзников даже заверил Ф. Рузвельта и У. Черчилля, что «к моменту начала десантных операций во Франции русские подготовят сильный удар по немцам» [21, с. 141].

В определенной степени «подталкиванию» союзников к этому решению было призвано способствовать и заявление уже в первый день работы конференции в Тегеране главы советского правительства о том, что вступление СССР в войну с Японией, о котором неоднократно просили союзники, «может иметь место, когда мы (т. е. все вместе. – В. 3.) заставим Германию капитулировать». Это заявление У. Черчилль при личной встрече с И. В. Сталиным 30 ноября назвал «историческим» – такая реакция премьер-министра в немалой степени была связана с тем, что британское руководство не ожидало, что Москва сама поднимет в Тегеране вопрос о войне с Японией [21, с. 95; 137; 22]. Для президента США и его окружения отношение к вопросу о втором фронте определялось оценкой СССР как могущественного военного союзника для разгрома не только Германии, но впоследствии и Японии [23, с. 270 – 290; 24; 25; 26]. Генерал Дж. Дин, глава американской военной миссии в Москве в 1943–1945 гг., писал, что «почти с начала нападения Японии на США и фактически почти до окончательной катастрофы Японии президент и начальники штабов придавали величайшую важность советскому участию в Тихоокеанской войне» [27, с. 110]. Поэтому, предпринимая этот шаг, советская делегация учитывала его большую политическую значимость. Тем самым СССР продемонстрировал союзникам свое стремление к военному сотрудничеству не только в Европе, но и в Азии. Вместе с тем упоминание о том, что вступление СССР в войну против Японии может иметь место лишь после капитуляции Германии, подчеркивало связь развития дальневосточных событий с быстрейшим открытием второго фронта в Европе. При этом И. В. Сталин развеял опасения союзников о последствиях для послевоенного переустройства в Азии, заявив на заседании 30 ноября о своем согласии с тем, «чтобы была создана независимая Корея и чтобы Формоза и Маньчжурия были возвращены Китаю» [21, с. 143].