Беларусь. Памятное лето 1944 года (сборник)

В. Батшев, с одной стороны, настаивает, что для контроля за действиями партизан и противодействия немецкому террору центральное руководство было нужно, с другой стороны, ставит существование штаба партизанского движения под сомнение на основании того, что об их деятельности перестали писать в научно-популярных публикациях, вышедших в 1980-е годы и позднее. Хочется спросить, а в архивы сходить, документы посмотреть не пробовали? Существование штабов партизанского движения не ставят под сомнение россиянин А. Гогун [17, с. 484–514], польский историк Ю. Туронак [35, с. 586–594], М. Бартушка [8, с. 75], А. Бракель [11, с. 385] и др.

«Бомбой», сброшенной на участников партизанского движения, стало регулярно звучащее в последнее десятилетие обвинение в том, что именно они, а не немецкие оккупанты нанесли мирному населению большие потери, именно они организовали на нашей территории гражданскую войну [7; 19; 24; 34]. Прочитав такие материалы, можно подумать, что немцы не форсировали геноцид, план «Ост» является выдумкой советских идеологов. (А как же спецвыпуски «ARCHE», где зарубежные специалисты настаивают именно на геноцидном характере войны?!) [5; 6; 18; 31; 32]. Партизаны, являясь длинной рукой советской власти, якобы совершали преступления против мирного населения по нескольким причинам: необходимость облегчения зачистки силовыми ведомствами после изгнания захватчиков; требования руководства вести боевые действия; народ партизанами рассматривался как стадо, по отношению к которому допустимо все. Происходит массовая замена социального подтекста событий на политический. Главными преступлениями видятся грабежи под видом хозопераций и под влиянием алкоголя, а также уничтожение антибольшевиков и просто несогласных с действиями партизан [3; 7; 19; 22; 24; 25]. Однако только за последние 5 лет отечественные и зарубежные исследователи (А. Бракель, Е. Павлова, А. Ивицкий и др.) подготовили ряд материалов, предоставив читателю исчерпывающий анализ ситуации [10; 11; 21; 29]. Хочется еще раз напомнить, что за совершение подобного рода деяний в партизанских формированиях судили так же сурово, как за шпионаж и предательство [29; 36].

Даже те современные историки-профессионалы, которые резко негативно относятся к советской власти, отмечают, что объем репрессивных акций, которые устраивали советские партизаны в годы оккупации, был значительно меньше размаха тех «операций», в которых участвовали полицейские в 1941–1944 гг. Речь идет, прежде всего, о соучастии в Холокосте и геноциде цыган, выявлении и казнях нелояльных немцам мирных жителей, арестах и расстрелах заложников, сожжении «партизанских» деревень вместе с населением или без него. Упомянем здесь и содействие в наборе и депортации остарбайтеров [5; 6; 16]. Понятно, что далеко не все коллаборационисты «отметились» в указанных актах, поэтому грести всех под одну гребенку было бы грубой методологической ошибкой. Точно так же нельзя говорить о замешанности поголовно всех партизан в коммунистическом терроре на территории, оккупированной немцами. В целом отношение населения к бывшим партизанам более положительное, чем к бывшим полицаям, хотя и тех и других крестьяне считали вполне своими.

Тот же А. Гогун отмечает, что в жестокости и размахе террора против мирного населения советские партизаны уступали националистам. Советские партизаны применяли классовый террор. Они могли пожалеть даже полицая, если он был крестьянином-бедняком, а зажиточных хозяев грабили. Бандеровцы, действовавшие на юге Беларуси, оценивали людей не только по шкале политической активности, но и по происхождению – могли убить еврея или русского. Действия АК также приводили к жертвам среди населения. Такая ситуация объясняется тем фактом, что бандеровцы и АК, в отличие от советских сталинских формирований, были формированиями националистическими [17, с. 344–345, 484].