Читаем Беларусы, вас чакае Зямля полностью

Лявон намагаўся нешта сказаць, але голас ягоны заглох у дрыжачых вуснах. Жахлiвым перапалохам зьзялi на замазаным крывёй твары вочы. Антось апусьцiў рэвальвэр i спакойна прадаўжаў:

— Алi што там гаварыць пра баб, над каторымi зьдзекваўся, бег за каждай спаднiцай i меры нi знаў. Але гэта, хоць, — каб пярун яго трэснуў! - i шкоды многа каму нарабiў, усётакi яно яшчо нi сама важнае. Бо сама найважнейшае, аказваецца, братка Янучок, было яшчо наперадзе. У гэтай нячыстай сiлы вунь якiя рогi вырасьлi, калi тыя праклятыя асвабадзiцелi прыйшлi, от калi. Тады ён свае дзярлiвыя кiпцi распусьцiў, паганай натуры поўню-паўнюсенькую волю даў, от калi. Тады яно пачалося, братка ты мой.

Антось зiрнуў на стол.

— Ты, Янук, можа есьцi хочаш, то бяры еш. Гэтаму гнiдзе й так гэтыя харчы ня трэба будуць.

Янук глянуў на стол, памяркаваў, але ня рушыў зь месца. Заiнтрыгаваны тым, што Антось зробiць зь Лявонам, паднечаны, ён ня меў цяпер, здавалася, найменшага апэтыту.

— Не, нi хачу, — адказаў.

— Дык от аказваецца, што гэты нядошлы начальнiк, — працягваў далей спакойна Дзяркач, — калi пшэкi яго нядошлым начальнiкам, знацца цiвуном над нашымi сярмяжнiкамi паставiлi, дык ён толька што свае сiлы пробаваў. Але гэта трэба помнiць, што ў яго цяга да цiвунства была змалку, бо-ж мусiць нi адну бутэльку гарэлкi трэба было «жандовай уладзы» цi там якому задрыпанаму солтысу Паўлоўскаму, каб яго трасца, паставiць, каб хоць i такога засмарканага начальнiка дабiцца. Алi-ж тут нi сама важнае тое, якое начальства, знацца, праца гэна была задрыпаная, як кажуць, а важна тое, што вось такi шпуньцiк ужо змалку начальнiчаць над другiмi лез. Вось што сама важнае. Такая во, вiдзiш, вош, яна ўжо тады пялася на хрыбет свайму ўзьлезьцi i ў жывое цела ўпiцца. Ого, ты толька падумай, братка Янучок. Цi ня помнiш, як гэты бязьмен, надзеўшы адпрасаваныя свае порткi, кашульку, цi яшчо пад гальштук iз касьцюмам, ды сядзiць на той блiскучы свой ровар, грыву на бок, ды так адфраньцiўшыся фарсiць бывала… Помнiш? I гэта ўжо ня той нейкi замурзаны, — рукi ў мазылях ад гнаявых вiлаў цi ад касы, — Янук, а гэта яго вяльможнасьць, пан драгомiшч з ласкi тэй жэчыпаспалiтай нядошлай. От хто гэта быў! Алi, якiм ён тады вялiкiм, як яму здавалася, начальнiкам ня быў, усё-ж гэта былi толька цьвяточкi, а ягадкi вунь мелi яшчо наперадзе быць. Кумекаiш. Янучок?

Янук чуўся нiякавата, што Антось такi ласкальны, як нiколi раней, тон да яго ўжываў. Праўда, — Янук добра разумеў гэта, — Антось па практыцы калiшняй, меў немалы запас майстэрства кпiнаў. Язычок, калi трэба, хлёстка, быццам брытвай, мог па мякацi чыйго самалюбства праехацца. А ўжо што й гаварыць, калi Антось пры гэтым жадаў вылiць злосьць назапашаную. Сьцеражыцеся тады, людцы мiлыя! А ўсё-ж квялiла гэнае няпрывычнае «братка Янучок».

— Дык гэта, аказваецца, толька цьвяточкi былi. Яшчо ў гэтага, каб яго пранцы, нядошлага шпунта прагавiтасьць улады й нажывы толька што тады расьцьвiтала. Ну i ўжо вядома, што цьвяточак гэты пiрацьвiцiць а тады, людцы добрыя, вунь якi плод будзiць. Цешцеся, дабрадзеi любыя, спажывайце. Дык от i прыйшоў той час, калi з усходу новая нечысьць на нас навалiлася. I гэта-ж нi сакрэт быў, што й драгомiшчам будучы, труцень i паразiт гэты ўсякую бальшавiцкую брыду добрым людзям у рукi тыцкаў, усякую камунiстычную баламуту сваiм языком, каб ён яму яшчо тады адсох, мiж нашых пiрапрацаваных сiрмяжнiкаў пашыраў. I ўжо хто як хто, а ён, тады яшчо драгомiшч пан Шпунт, цьвёрда верыў, што прыйдзiць той для яго слаўны дзень, калi той, «хто быў нiчэм, той станiць фсем». Гэта-ж так у iнтэрнацыянале пяюць, нечысьць бязбожная! Дык от наш шпуньцiк верыў i чакаў, ну й дачалаўся. I ад радасьцi, як гэны дзень нарэшце прыйшоў, дык у нашага прагавiтага паразiта так сэрца з радасьцi ёкала, што чаго яму разрыву нi было. Ого, чаму-ж ня цешыцца! Цяпер от ён, Лявон Шпунт, адданы барэц за «iдэi вялiкага Ленiна й Сталiна», цяперака нарэшце ён, каб яго гаручка, раскашэлiцца!

Антось спынiўся, зноў вельмi ўважна пачаў разглядаць свой рэвальвэр, цэлiцца ў Лявона. Шпунт, зьбялеўшы, заварушыў вуснамi, каб нешта сказаць, але Антось яго папярэдзiў:

— Жыць хочаш, Лявон?

Шпунт маўчаў. Жахлiва перапалоханы, паказелiў вочы на Дзеркача.

— Пытаюся яшчо раз, цi хочаш жыць?

— Хачу, Антось, браток…

Яхiдная ўсьмешка шмыгнула па Антосевым твары. Ён адняў ад вока наган.

— Чуеш, Янук, што ён сказаў? Ён хоча жыць. Ты чуў гэта?

Антось падскочыў да Лявона.

— Я табе, гадзюка ты бальшавiцкая, нiякi нi браток! — сыкнуў Дзяркач. Табе братамi начысьцiкi-паразiты, што на народнай сьпiне сядзелi, нашу кроў пiлi, з нашага поту жылi, во хто табе браток, жмiнда ты чырвоная!

Правай рукой наводмаш ён сiльна ўдарыў Лявона па твары. Той пахiснуўся, але ўтрымаўся на нагах i засланiўся левай рукой, спадзяючыся, вiдаць, новага ўдару. Але Дзяркач плюнуў на Лявона.

— Братам мяне называiць, басяк гэты, бальшавiцкая хлюндра. Я табе пабратаюся!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Замечательная жизнь Юдоры Ханисетт
Замечательная жизнь Юдоры Ханисетт

Юдоре Ханисетт восемьдесят пять. Она устала от жизни и точно знает, как хочет ее завершить. Один звонок в швейцарскую клинику приводит в действие продуманный план.Юдора желает лишь спокойно закончить все свои дела, но новая соседка, жизнерадостная десятилетняя Роуз, затягивает ее в водоворот приключений и интересных знакомств. Так в жизни Юдоры появляются приветливый сосед Стэнли, послеобеденный чай, походы по магазинам, поездки на пляж и вечеринки с пиццей.И теперь, размышляя о своем непростом прошлом и удивительном настоящем, Юдора задается вопросом: действительно ли она готова оставить все, только сейчас испытав, каково это – по-настоящему жить?Для кого эта книгаДля кто любит добрые, трогательные и жизнеутверждающие истории.Для читателей книг «Служба доставки книг», «Элеанор Олифант в полном порядке», «Вторая жизнь Уве» и «Тревожные люди».На русском языке публикуется впервые.

Энни Лайонс

Современная русская и зарубежная проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза
Птичий рынок
Птичий рынок

"Птичий рынок" – новый сборник рассказов известных писателей, продолжающий традиции бестселлеров "Москва: место встречи" и "В Питере жить": тридцать семь авторов под одной обложкой.Герои книги – животные домашние: кот Евгения Водолазкина, Анны Матвеевой, Александра Гениса, такса Дмитрия Воденникова, осел в рассказе Наринэ Абгарян, плюшевый щенок у Людмилы Улицкой, козел у Романа Сенчина, муравьи Алексея Сальникова; и недомашние: лобстер Себастьян, которого Татьяна Толстая увидела в аквариуме и подружилась, медуза-крестовик, ужалившая Василия Авченко в Амурском заливе, удав Андрея Филимонова, путешествующий по канализации, и крокодил, у которого взяла интервью Ксения Букша… Составители сборника – издатель Елена Шубина и редактор Алла Шлыкова. Издание иллюстрировано рисунками молодой петербургской художницы Арины Обух.

Александр Александрович Генис , Дмитрий Воденников , Екатерина Робертовна Рождественская , Олег Зоберн , Павел Васильевич Крусанов

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Мистика / Современная проза