Белее белого

Было в их веселье особое новогоднее ожидание чуда, и как всякое ожидание чего-то хорошего, оно отступило под натиском тягостных мыслей и необходимых обязанностей. Вова потянул Нестора за ошейник.

— Идём. Нам надо идти, — проговорил с чувством долга.

Они утопали в снегу и с большими усилиями добрались до соседнего дома. Вова по сугробу вскарабкался к окнам чей-то квартиры. Рукавом пуховика вытер иней на стекле. Внутри на широкой кровати мирно спали люди — мужчина, женщина и девочка между ними. Их румяные лица улыбались. Видимо сны явились к ним хорошие, блаженные. Девочка дёрнула бровью, замялась, промурчала и перевернулась на бок. Вова в поникшем настроении спустился к Нестору.

— Неужели так со всеми?

Он оглядел крыши и отяжелевшие от навалившегося снега ветви деревьев.

— Ветра нет. И птиц нет. Ничего нет. Где мы, Нестор, где мы с тобой?

Фонари кольями торчали из белоснежных завалов. Где-то внизу под мёрзлой толщей остывали погребённые автомобили. В магазины, кафе, парикмахерские, во все помещения, которые находились на первых этажах, непросто было забраться из-за сугробов. Но страшнее всего — никаких следов! Хоть бы кошка прокралась, хоть бы голубь встрепенулся где-нибудь под крышей…

Так, удивляясь и пугаясь, придерживая Нестора за ошейник, Вова добрался до огромного здания железнодорожного вокзала. С тёмными проёмами дверей, покинутое, оно как будто издало тяжёлый вздох — возвращайся-ка ты домой, мальчик.

Снег не унимался, валил обильно, неуёмно, с каким-то по-настоящему зимним восторгом. День застыл в своих красках — белее белого куда ни повернись.

В одном окне Вова заметил потухшую гирлянду, кто-то когда-то наряжал свою квартиру к новогоднему празднику. И за весь гнетущий день, не могло быть ничего тоскливее этой ненужной больше, мёртвой гирлянды. Молчание её говорило: не будет фейерверков, подарков, не соберутся отныне семьи за праздничным столом.

Дома Вова не стал снимать пуховик — мороз стоял в комнатах. Нестор ёжился под кроватью, поскуливал.

— Залезай сюда, — мальчик похлопал по подушке, и через минуту лежал, прижавшись к мягкому тёплому телу пса, вдыхая запах собачьей шерсти.

Который час? Время словно остановилось. Настенные часы застыли, часы на телефоне показывали какую-то чушь — семь вечера! А за окном — льётся с неба снег, и хмурый, облачённый в белые наряды день не затухает. Прошёл час, другой, сумерки так и не пришли, не явилась ночь. Вова лежал, что-то лепетал, изредка произносил тихо:

— Не спи, Нестор, не спи.

Мороз мучил, уже не спасали одежды, одеяла. Мальчик и пёс дышали паром. Зеркало на соседней стене заиндевело.

Вова потёрся об подушку лицом, вытирая с бровей и ресниц иней, и посмотрел в телефон: 22.00 — и никакой темноты. Он простонал слабо, расставаясь с последними остатками надежды. Белое утвердилось навеки, оно победило.

Пролистал последние исходящие звонки: мама, папа, бабушка — все родные, такие далёкие. И вдруг со всей мочи разбил телефон об пол. Нестор озадаченно проскулил, оскалился.

— Мы должны идти, — сказал Вова, глядя в маслянистые глаза пса. — Нельзя оставаться, мы замёрзнем, мы… не знаю, но мы должны идти.

Он схватил с тумбочки аппликацию.

— Пойдём туда, где дача и найдём хоть что-то.

Спрятал аппликацию во внутренний карман пуховика, всхлипнул:

— Почему? За что?

Какая-то неугасающая обида звала искать ответы в бескрайней снежной мгле.

И вновь непролазные сугробы, стужа, ледяной, покинутый всем живым мир. Вова пробирался наугад, наблюдая, как пурга заносит крыши домов, и вскоре вокруг не осталось города, он растаял в снежной пелене. А было белое, и оно было повсюду.

— Мы заблудились, Нестор, заблудились.

Нестор скулил, его теребил холод, лапы отказывал служить, и пёс с великим трудом и мукой, проваливаясь в снег, преодолевал завалы. Но вдруг он замер, затрясся всем телом, зарычал. Вова оглянулся, и ужас завладел им.

Из сугробов восставали белые образы. Сколько их — не сосчитать! Не имя лиц, они могли видеть, знать, где их враг.

Нестор лаял, рычал, брызгал слюной. Образы двинулись — медленно, беззвучно, сплошной стеной поплыли на мальчика и пса. Тогда Нестор посмотрел на Вову, проскулил с хрипотцой, умоляюще, дескать — беги! а я приму неравный бой.

— Нет, — отозвался Вова, а сам зарывался глубже в снег. — Нет, так нельзя.

Образы нависли над разозлённым псом. Метель уводила их дальше и дальше, силуэт Нестора становился расплывчатыми, и вот уже белое поглотило и последнего друга. И раздался душераздирающий предсмертный собачий вой.

Вова обнаружил себя в густом снежном тумане. Он был один. Он не мог поверить, не мог убедить себя в том, что произошло. Вытащил аппликацию, и как будто прозрел — мама, папа, ёлка, а Нестора нет. Как он мог забыть! Забыть об ещё одном члене семьи.

Полились слёзы. Начал колотить жар. Вот теперь уж точно потеряно всё.